Отягощенные злом
Шрифт:
Конец пути.
– Прочитайте Фатиху, – приказал я, – кто может?
– Уже читали, господин вице-адмирал.
– Все равно прочитайте.
Один из аналитиков, его звали Нурмухаммед, Солнце Пророка, сделал шаг вперед. Заговорил по-арабски, читая первую суру Корана, которая поможет умершему найти свой путь к Аллаху…
Я подошел к спецназовцам. Повинуясь невидимому жесту, невидимой команде, они стали в строй.
– Равняйсь! – Голос перекрыл заунывное чтение Фатихи.
– Вольно, господа… – скомандовал я и, чувствуя, что должен добавить что-то еще, сказал: – Я не знаю, будет ли лучше завтра. И я думаю, что нас не с чем поздравлять. Но я твердо знаю, господа, что вы поступили правильно. Мы все поступили правильно…
Увы, но все военные корабли предназначены для перевозки некоего количества трупов – и «Николай Первый» в том не исключение. Существует специальная морозильная камера с полками, длиной два метра двадцать сантиметров. Очень удобно. Проблема в том, что, если бы я приказал положить тело предполагаемого генерала Абубакара Тимура туда – на корабле, вполне возможно, разразился бы бунт. В глазах моряков и морских пехотинцев, которые годами рвали жилы на Востоке, стреляли и принимали пули, горели в бронемашинах, подорванных фугасами, было бы кощунством положить тело главного террориста современного мира – да и вообще любого террориста – там, где находились тела погибших в этой тайной, и жестокой войне. Гадить холодильник на камбузе, который после этого пришлось бы выбрасывать, тоже никто не хотел. Выход нашли: положили тело в дальнем углу авиационного ангара, там, где, по словам техников, холоднее всего, и обложили мешок свежей порцией сухого льда из камбуза. Каждые восемь часов лед приходилось менять.
Сейчас я сидел на заправочной штанге десантного вертолета «Сикорского» и смотрел на лежащий передо мною мешок, обложенный тающим льдом. Злорадства, да и вообще радости не было, была какая-то темная пустота в душе. Ощущение того, что… что больше я не нужен в этом мире.
Вот так. Ведь совершенно не просто так провал в Риме оставили без последствий и дали мне возможность работать дальше. Совершенно не просто так. Это как с сибирскими лайками, которых натаскивают на медведей. Когда их учат – их натаскивают на ручных медведей, но при этом всегда дают медведю уйти, привязывают, а потом дают уйти – и лайки смотрят, как он уходит, давясь лаем в ошейнике-петле. Так вырабатывается ненависть – в следующий раз, уже на настоящей охоте, лайка будет бежать за медведем до конца. Голодная, возможно раненая, она не оставит след и будет бежать по нему, пока не упадет замертво.
Так и я. Персия и то, что там произошло, разделили мою жизнь на две половинки. Я научился ненавидеть. Все, что было до этого: Ирландия, даже Бейрут – все это было как не по-настоящему, как в игре. В армии, на флоте приучают думать именно так, чтобы не боялись летящих навстречу пуль, чтобы шли вперед, на врага. А вот в Персии все стало по-настоящему. Потому что, когда смотришь в глаза смертнице, которую ее родной отец отправил подорвать казачий патруль, не остается никаких сомнений в том, что это по-настоящему. И когда видишь детей, которым отрубили кисть руки за то, что они ходили в школу, а не в медресе, тоже понимаешь, что все это по-настоящему.
А когда стоишь у трупа убитого врага, главного врага, понимаешь, что ты настиг, догнал, уничтожил его, вот он – перед тобой, точнее, не он сам, а его труп… появляется ощущение пустоты. Я сделал погоню за этим уродом смыслом своей жизни – и теперь, получается, обессмыслил ее.
Нет, я не из тех, кто призывает мириться. Все мои мысли о том, что они – такие же, как и мы, улетучились как дым в том месте, где казнили детей. Они не такие, как мы. Я просто теперь понимаю, что ничего не завершилось. Совершенно ничего. На место одного придут другие, и все продолжится, как раньше.
Интересно – а когда наши деды брали Багдад, что они думали про все это? Знали они о том, что впереди – сорок с лишним лет Замирения, кровавой и страшной войны на Востоке? Или не знали? А если бы знали – что они бы сделали? Наверное, то же самое, что сделали в жизни. Просто мы сейчас хорошо живем, потому нам и отступать есть куда…
– Господин адмирал…
Посыльный. Молодой совсем еще матрос. Дай ему бог – дай бог хотя бы ему – увидеть конец войны…
– Закрытый сеанс с Петербургом через пять минут. Разрешите, я подежурю?
А я и забыл.
– Разрешаю. Смотри внимательнее.
– Так точно, Ваше Высокопревосходительство!
Когда я поднялся в оперативный штаб авианосца, меня встретили аплодисментами. Совершенно непривычно и для меня как-то… неприятно, что ли. Нет, даже не неприятно… просто не по себе. Никогда и никто меня не встречал аплодисментами, никогда я не делал свою работу ради аплодисментов. Я просто делал ее, чтобы оставаться самим собой.
На экране – улыбающиеся лица. Военно-морской министр, директор ГРУ, директор военно-морской разведки, Путилов – начальник СЕИВК. Уже поэтому понятно…
– Взяли? – спросил я.
– Подтверждено анализом ДНК. Совпадение девяносто девять и девять. Взяли!
Ошибки быть не может. Тимур, как бывший военный, сдавал образцы биоматериала для генетической экспертизы на случай своей гибели и невозможности опознания. Это было еще тогда, когда не шла война… точнее, когда было перемирие. Неизвестных солдат нет и быть не может.
Так что в мешке, обложенном сухим льдом, лежит генерал Абубакар Тимур, решением Священного Синода объявленный вне закона, бывший генерал шахской службы безопасности САВАК, британский агент и террорист номер один в списке особо разыскиваемых террористов. Мы его взяли. Вот и все!
– Все закончилось! – сказал кто-то.
– Ни хрена не закончилось! – развернулся я, дурной от нахлынувшей на меня непонятной злобы. – Все только начинается…
Лето 2015 года
Бывшее Королевство Афганистан
Передовая база сил специального
назначения «Космос»
Где-то в провинции Пактика
«Космос»…
Была какая-то злая ирония в этом названии. Они сами себя называли космонавтами, а то, что вокруг, – космосом. Это было жутко, но это слово как нельзя лучше отображало природу того места, где они находились. Жестокое, беспредельно враждебное человеку место, место, где нет кислорода, где радиация готова испепелить тебя, как только ты оказался вне надежных стен модуля (космического корабля). Здесь невозможно было жить, здесь можно было только существовать, приняв меры предосторожности и нанося жестокие ответные удары противнику. Здесь не было друзей, не было вообще нормальных людей – искалеченные войной, которая продолжалась здесь несколько человеческих поколений, местные жители воспринимали чужаков, любых чужаков, как агрессоров и завоевателей. На протянутый кусок хлеба здесь всегда отвечали пулей или ударом ножа. Англичане знали это: пять кампаний они провели для замирения Афганистана, и особенно – дикой, непокорной племенной зоны. Потерпев поражение от русской Гвардии, они отступили на Восток – и теперь русские вели шестую кампанию.