Отягощенные злом
Шрифт:
Русские были совсем не такими, как англичане, и даже самые отмороженные из племенных вождей это признавали. Русские были хамелеонами, они не заставляли пуштунов учить русский язык, они сами учили пушту, отращивали бороды, делали намаз и соблюдали пуштун-валай, кодекс чести афганских племен пуштунов. Встретив на тропе бородатых братьев своих, можно было погибнуть в следующую же секунду, так бывало не раз и не два. Над Афганистаном парили ударные беспилотники и тяжелые штурмовики, от которых не было спасения нигде. Медресе в Деобанде давно взорвали [47] , мало кто остался в живых из тех, кто начинал. Но сопротивление продолжалось – и пятилетний мальчик в ответ на вопрос: «Кем ты станешь, когда вырастешь?» – гордо отвечал: «Шахидом». Этот народ невозможно было победить – его можно было только уничтожить, как это сделали люди Чингисхана: они просто убивали всех, кого встречали. Но русские по каким-то причинам не желали этого делать. И потому космос был…
47
В две тысячи тринадцатом году авторитетные исламские богословы из медресе в Деобанде, городке на индийской территории, объявили России и русским джихад, что послужило началом нового витка террористической активности на всем Востоке. Прожили они после этого недолго – через несколько месяцев кто-то оставил неподалеку от медресе грузовик с четырьмя тоннами гексогена.
Лагерь занимал площадь чуть больше гектара и был выстроен так, чтобы его невозможно было обстреливать с гор прямой наводкой, – он примыкал к склону горы, а на самой горе, на вершине, был оборудован передовой аванпост с пещерами и скорострельными автоматическими пушками. Со всех сторон лагерь прикрывала стена высотой в несколько метров, которая частично состояла из земли, а частично – из двадцати– и сорокафутовых морских контейнеров, списанных и перевезенных сюда. В части контейнеров были укрытия с оружием и боеприпасами, часть использовалась как огневые позиции: сочетание каменистой земли и контейнеров, прикрытых землей же, образовывало сплошной защитный вал, ощетинившийся пулеметами, гранатометами и скорострельными пушками и представлявший собой сплошную цепь дотов. Это укрепленное сооружение защищало в случае самого жестокого минометного огня, обученные солдаты, опираясь на этот вал, могли отразить атаку двадцатикратно превосходящего противника. Чтобы взять лагерь, нужно было применить бомбардировщики и саперные гаубицы, а у мятежников не было ни того, ни другого.
Все сооружения лагеря находились в земле, все модули были вкопаны в землю по крышу и сверху прикрыты насыпанной курганами землей же, что давало повод шутникам называть их «саркофагами». Личный состав базы передвигался не по земле, а по отрытым ходам сообщения, сверху защищенным стальной металлической сеткой, от мин. Даже в случае минометного или ракетного обстрела жертв почти никогда не бывало, русские вложили в постройку укреплений всю свою изобретательность, трудолюбие, упорство и опыт жесточайшей сорокалетней партизанской войны. Под землей находилось все: все припасы, все командные центры, стрельбища, укрытия для техники – все, а вынутая земля как раз и пошла на сооружение циклопического вала. Это был как сухопутный авианосец, территория с почти абсолютной безопасностью. Здесь же находилось все, что нужно для контроля территории: катапульты для точечного старта беспилотников, вертолетные площадки и новые, усовершенствованные артиллерийские орудия с дальностью стрельбы до сорока километров. Но эта база не была самой крепкой – южнее, в горах близ Кандагара, были построены настоящие крепости, там базы были устроены полностью под землей, а личный состав передвигался по закопанным на глубине несколько метров нефтяным трубам, которые, наверное, выдержали бы и массированный обстрел осадной артиллерии.
А все, что было вне этой территории, называлось космосом.
Дверь кондиционированного вагончика – модуля для летного и офицерского состава – открылась с едва слышным шипением, пропуская внутрь человека. Многие из тех, кто жил и воевал здесь, машинально положили бы руку на оружие, благо здесь его было в достатке и все предпочитали держать его под рукой. Но только не этот человек. Его поведение можно было объяснить либо бесстрашием, либо разгильдяйством, но он вел себя так, как вел, и даже командир передового поста, майор по адмиралтейству Печенин, оставил все попытки его переделать, тем более что и летный состав ему подчинялся… с оговорками, так скажем. Он сидел в самодельном шезлонге спиной к двери (чего девять из десяти здесь находящихся никогда бы не сделали) и читал книгу. Книги у этого человека были разные, они составляли большую часть скарба, который был у каждого офицера и перемещался с ним по всем таким маленьким, занюханным и почти забытым передовым базам. Не так давно он дочитал «Шахнаме» в подлиннике, который приобрел где-то во время Персидской кампании, а теперь читал – опять-таки в подлиннике – Шекспира. Только Летный крест на кителе – он получил его, когда со смертельным риском для жизни высаживал десантные отряды в Тегеране, в районе казарм Гвардии Бессмертных, – спасал его как от придирок начальства, так и от травли сослуживцев. Которые были людьми простыми и человека, страстно читающего английские книги, могли и не понять.
Вошедший в вагон человек остановился на середине прохода между двумя койками. Офицерские модули предназначались для проживания двоих человек – но второй, который жил здесь, отправился на родину с тяжелой контузией и минно-взрывной травмой, и вторая кровать пока пустовала.
– Время, Денис, – негромко сказал он, – пора.
Человек в шезлонге посмотрел на часы – золотые, наградные, «Павел Буре», такие были у немногих.
– Минут пять еще есть…
Человек шагнул вперед, чтобы увидеть страницы книги. Взгляд наткнулся на литографию старинной гравюры. Похоже, книга была дорогая…
– И охота тебе это читать… – нарочито грубовато сказал он.
Человек аккуратно закрыл книгу.
– Шекспир, – сказал он, – репринтное издание одна тысяча девятьсот двадцатого года. Интересно, как оно здесь оказалось…
– Да так же, как и тульский самовар, помнишь?
Тульский самовар они видели в Кабуле в одной из едален. Более чем столетней давности аппарат, питающийся дровами, по-прежнему радовал людей настоящим чаем, а хозяина едальни – прибылью. Многие из прикомандированных к ограниченному контингенту офицеров заходили в эту едальню испить на чужой земле чая из старого русского самовара – это казалось чем-то вроде оберега на этой жестокой и негостеприимной, очень негостеприимной земле.
Человек в шезлонге отложил книгу, но не встал. Молчание нарушалось только лишь шипением кондиционера, спешно восстанавливающего нарушенную внезапным вторжением оптимальную атмосферу – двадцать два градуса по Цельсию.
– Ты бы поехал отдохнул, что ли, командир… Второй срок без замены допахиваешь. Не можешь сам – я с полковником переговорю.
– Да нет. Не стоит…
Оба они знали, что майору ИВК, Императорского Воздухоплавательного корпуса [48] , Денису Грибоедову, потомку разорванного разъяренной толпой в Тегеране посла Грибоедова, ехать, в сущности, некуда. Да, у него были и супруга, и трое детей, они были… но в то же время их и не было. Так бывает…
48
Старое название. В семьдесят первом было изменено на привычное ВВС – но надпись «ИВК» на погонах осталась.
– Я вот думаю… – задумчиво начал Грибоедов, – увижу ли я конец этой кампании? Или только наши дети пожнут плоды…
– Да брось, командир. Рано или поздно сломаются…
– Нет. Нет, не сломаются…
Грибоедов взглянул на часы. Подмигнул своему второму пилоту, лейтенанту Стецкому.
– Время. Пошли…
Они вышли в космос – и дверь закрылась за ними с привычным шипением.
Примерно в то время, как вертолет майора Грибоедова добрался до контрольной точки «Июнь», – в километре от контрольной точки, в небольшой неглубокой пещере, вход в которую был накрыт маскировочной сетью, лежали два человека…
Эти два человека мало чем отличались от жителей здешних негостеприимных мест: они были грязны, косматы и бородаты, их глаза были быстрыми и внимательными, они умели подмечать малейшие признаки того, что что-то неладно. Потревоженная неосторожным шагом каменная осыпь, сломанная ветка чахлого куста, мелькнувшая за дувалом тень, поднявшаяся в тревоге птица… Эти люди умели читать следы, говорить на пушту и на дари, самых распространенных языках афганского королевства, они знали, какое племя живет здесь, с кем оно дружит и с кем враждует, они могли призвать на намаз и полностью совершить его без малейшего недочета. Они знали имя старейшин местных деревень и действующих в округе амиров – вождей местных бандформирований, знали, сколько людей у каждого и чем они примерно вооружены. Долгие походы по горам сделали их тела поджарыми и быстрыми, как у местных, их пятки и ступни закаменели так, что они могли обходиться вовсе без обуви, они могли неделями жить на лепешках, змеином и бараньем мясе, они умели лечиться кислым молоком и жирной местной простоквашей, которую здесь называли «маза», а также местными, произрастающими здесь растениями. Любой эмир принял бы этих сорбозов себе в банду, вот только они в банду совсем не стремились, если, конечно, не было приказа на операцию по внедрению. Потому что они были военными моряками флота Тихого океана и относились к отряду специального назначения амфибийных сил флота, первоначально нацеленного на захват плацдармов и удержание их до подхода основных сил с тяжелым вооружением. Сейчас они были вынуждены переквалифицироваться в охотников на террористов и бандитов, которым помогали, конечно же, англичане и которые не собирались прекращать террористического сопротивления. Таких надо было уничтожать, чем они, собственно, и занимались.
Стандартная численность отряда спецназа сухопутных сил – шестнадцать человек, морские пехотинцы работают шестерками, морские диверсанты – четверками, их же было всего двое. Два человека – для разведывательных задач вполне достаточно, тем более что у них не было особого снаряжения, шли налегке, питаясь тем, что удастся раздобыть. Перемещались они по ночам, по ночам же чаще всего нападали на выявленные точки, где находились боевики, уничтожая их самостоятельно или вызывая авиацию. Днем отлеживались, стараясь не попадаться на глаза. Все дело в том, что ночью их опознавательный знак «свой» был отлично виден – два маяка, работающих в инфракрасном спектре, им помечали дружественные объекты. А вот днем что воздушный патруль, что какой-нибудь придурок за компьютером где-нибудь в средней полосе России может решить «пополнить счет», тем более что они ничем не отличались от боевиков. Именно поэтому с наступлением рассвета они забрались в расщелину скалы, перекусить и отдохнуть перед ночным переходом. Шел одиннадцатый день их автономки…