Отягощенные злом
Шрифт:
Капитан-лейтенант Островский по кличке Акула был уже опытным бойцом, несмотря на то что ему не было и тридцати, и, как всякий опытный боец, имел свои соображения по части снаряжения. Он не носил водолазный нож, предпочитая лишнюю пару пачек с патронами, а вместо этого он купил нож – «кредитную карточку». Тонкое, из какого-то космического сплава лезвие, заточенное лазером, в сложенном состоянии прячется в обычную пластиковую карточку, его даже не видно. Но лезвие это острее скальпеля и практически не тупится – то, что нужно в девяноста процентах ситуаций. Спецназ давно не дерется на ножах – даже если кончились патроны, почти всегда можно пополнить запас у врага или взять его оружие.
– Помочь, господин капитан?
– Не суйся… – процедил Вадим, – десять метров назад, залечь!
Вертолет шумел над головой, время текло как зерно из прогрызенного крысами мешка – неотвратимо и быстро…
Вадим лег рядом с трупом, придержал руку. Взял в зубы небольшой, но с очень мощным лучом фонарик, максимально расфокусировал луч – ему нужен был свет на все «место операции», если это так можно было назвать. Острым как бритва ножом он сделал два надреза на кармане, сунул туда руку. Так и есть, граната…
Нащупал спусковой рычаг, прижал его, только тогда начал резать карман окончательно. Вероятность того, что граната без чеки, небольшая, иначе она бы уже взорвалась, но такая вероятность все же была. Может быть, в агонии генерал – если это генерал Тимур, конечно, – прижал спусковой рычаг.
Вырезал карман, посветил. Чека была, но она держалась на соплях. Для того чтобы выдернуть чеку, генералу не хватило даже не секунды, а доли секунды. Потом был бы либо подрыв, либо самоподрыв…
Вадим вставил чеку обратно, сунул гранату в карман – и только тут понял, что все время «операции» он не дышал. А сейчас ему хотелось дышать. До зарезу, до животного воя ему хотелось дышать, пусть даже гарью от горящих покрышек и краски на машине, пусть даже кровью, но дышать…
Вадим поднялся на ноги. Вертолет висел над головой… полжизни назад было почти то же самое: ночь и грохочущий над головой вертолет… но тогда все было по-другому. Тогда он был скаутом скаутского ЕИВ корпуса имени генерала Корнилова, которого похитили в центральноазиатских степях и продали на кабульском базаре как раба. Сейчас он был Флота капитан-лейтенантом, командиром отряда безопасности на ударном авианосце. У него было оружие – и он мог постоять за себя и за других.
Бог даст – и они наведут-таки порядок, и больше никого из пацанов не украдут, чтобы продать как раба на базаре. Никого и никогда…
Сопротивления не было. Люди попрятались по домам, полиция предпочла прикинуться ветошью. Вероятно, их приняли за немцев – у них точно такие же вертолеты, только лицензионные, «мессершмит» называются. Но и плевать, пусть принимают за кого хотят…
– Подъем! Забирайте двухсотого… – Капитан-лейтенант Островский нашел время, чтобы подбодрить изрядно сбледнувшего с лица Рынду: – Отлично стреляешь, малек. Молодец, поздравляю…
Не было и речи о том, чтобы возвращаться на «Александра Второго», в воздухе полно истребителей, даже британцы взлетели. И топлива не хватит. Остается только «Николай Первый», крейсирующий в Центральной Атлантике, первым честь принять героев выпадает ему…
13 января 2015 года
Средиземное море
Все происходило как-то буднично. Не было оркестра на палубе – а на каждом авианосце в обязательном порядке должен быть оркестр, – не было торжественного построения. Просто посланный с «Александра Второго» транспортный самолет плюхнулся о палубу и замер, пойманный тросом аэрофинишера. Его оттащили с длинной дорожки, а следом плюхнулся точно такой же самолет с «Николая Первого». Авиагруппа с «Николая» кружила над авианосцем, опасно снижаясь и пользуясь тем, что «Александр» не мог проводить летные операции. По уставу, если на авианосце нет спасательных средств, производить летные операции запрещено.
Оба вертолета остались на «Николае». Главморштаб дал директиву готовиться к внеплановой замене – «Александр Первый» уже вышел из Севастополя, чтобы сменить нас. «Адмирал Колчак» неподалеку… наверное, если подсчитать, «Адмирал Колчак» является самым полезным кораблем на флоте, потому что у командования специальных операций он один, менять не на что, спецназовцы работают с ним бригадно – вахтовым методом, команду меняют и дозаправляют этот заслуженный корабль прямо в море. Мне этот корабль близок… дело в том, что дед начинал службу именно на нем, когда тот еще был строевым авианосцем, самым мощным на флоте. На нем он дорос и до командира авианосца, и до командира УАГ, с него он ушел в штаб, и на этом авианосце я провел немало времени еще совсем пацаном. С этого авианосца начинался мой путь… Бейрут – и дальше, по колено в грязи и крови. Но сейчас герой дня не он. И уж тем более не я…
Из первого самолета матросы палубной команды приняли тело. Положили его на лист фанеры, положенный на три табуретки. На палубе выстроились все сотрудники разведцентра… из команды авианосца практически никого не было. Долгие годы они вели невидимую, тайную войну, претерпевали насмешки коллег, которые занимались «реальными» делами. В прессе против нас раздувалась кампания, говорили, что генерала Тимура поймать невозможно, говорили даже то, что генерала Тимура не существует вообще, что он давно погиб, что его выдумал я, первый Наместник Персидский, для того чтобы было на кого сваливать свои неудачи.
Но генерал Тимур был. Теперь это можно было знать совершенно точно…
Первым к телу подошел я. На авианосце считается плохой приметой брать в поход гробы, поэтому их не берут. Но на «Николае» вышли из неприятного положения – они взяли два самых больших мешка для переноски трупов, один из них наполнили колотым сухим льдом с кухни, равномерно распределили его по мешку, потом в этом мешок положили второй, поменьше, с телом генерала Абубакара Тимура. Так он должен был сохраниться по крайней мере в течение дня, до того момента, пока удастся найти более приемлемое хранилище…
Я расстегнул молнию. Пули попали в лицо, зрелище было страшное, из тех, которые нельзя показывать по телевизору. Никакой гордости не было – мы просто убили человека. Пусть плохого, но все же человека.
И что-то неприятное грызло меня изнутри. Словно я, отправляясь в поход, что-то забыл, и надо это вспомнить, пока не ушел далеко от дома.
Я далек от толстовства, от всепрощенчества – для того чтобы излечиться от этого, достаточно посмотреть на ребенка, которому отрубили кисть руки, чтобы он больше не ходил в школу. Посмотришь – и сразу становится понятно, что надо делать, кому и что положено за дела его. Но я, хоть убей, не мог понять: как в компанию бородатых, воняющих потом и несвежей пищей, убогих умом и страшных делами существ мог попасть человек, который закончил русское жандармское училище и дослужился до генерала контрразведки? Неужели власть – сама по себе власть – настолько притягательна, что ради нее можно перестать быть человеком? Неужели англичане – или кто там еще – смогли заплатить столько, что ради этого можно было стать зверем? Неужели независимость Персии – да какая, к чертям, независимость тогда была! – важнее, чем возможность нормально жить в нормальной стране? Неужели он не видел того, что видел я, что видели мы все? Неужели не ужаснулся?