Паблисити Эджэнт
Шрифт:
– Василий Александрович.
– Тянул кто-то жалобно над ухом.
– Василий Алек-сандрович.
– Настойчиво тянул потерявшийся в неизвестной дали беспокой-ник.
– Василий....
– Ну да! Да!
– От резкого движения снова заболела и закружилась голова, я зажмурился, считая про себя до десяти, что бы ни наорать на человека так бесцеремонно разбудившего меня. В общем-то, счёт никогда мне не помо-гал, но в данном случае был полезен хотя бы тем, что позволял пережить приступ боли, а заодно и разглядеть, на кого я собираюсь орать.
– Печение, ечение, чение, ение, ние, ие, е.
–
– А как будет, например, макароны Сонечка?
– Спросил пожилой человек за-нимающий койку у двери. Девочка лет шести сосредоточенно нахмурилась, а я снова огляделся, неужели мне показалось? Хорошенько же меня по головке погладили.
– Макароны, акароны, кароны, ароны, роны, оны, ны, ы.
– Молодец, а посложней сможешь?
– Деда, а где мама?
– Пошла виноград мыть. Ну так как, более сложное слово можешь по буквам разложить?
– Давай!
– Традесканция.
– Выдал Сонин дед, но внучка не задумываясь ответила.
– Традесканция, радесканция, адесканция, десканция, есканция, сканция, канция, анция, нция, ция, ия, я!
– Здорово!
– Но тут вмешался мой давешний мохнобровый бородач, у кото-рого я так и не допросился воды.
– А слово сабля как будет?
– Соня медленно повернула голову в его сторону и с достоинством сказала.
– Дядя, вы дурак?
– Ну зачем же так Сонечка, людей нельзя оскорблять.
– Пожурил дед.
– Но он же сам знает...
– Конечно знает, но не стоит опускаться до такого самой, это тебя не красит.
– В палату вошёл Михаил.
– А дядю красит? Он ведь знает, что так нельзя, а всё равно делает.
– Насупи-лась девочка.
– А ты не обращай внимания.
– То есть, как не обращай Фёдор Игнатьевич?
– Не понял Миха.
– Обидчиков нельзя не замечать если они просто жаждут того что бы их заметили. Привет Сонька.
– Протянул он обрадовано вскочившей девчушке ладонь размером с совок сапёрной лопатки.
– Дядя Миша!
– Девочка со всей силы хлопнула по подставленной "доске" своей ручкой и зашипела от боли.
– У - у.
– Нужно игнорировать недалёких людей, а не тыкать пальцем в их глупость.
– Настаивал на своём дед Сонечки.
– Недалёких можно, - согласился Миха - хамов, нельзя.
– А что же делать дядь Миш?
– Влезла Сонечка.
– Дать в бубен.
– Ну что же вы Михаил Афанасьевич, при детях такое.
– Дать в бубен! Дать в бубен!- Развеселилась Сонечка, а бородатый мужик нервно прикрылся газеткой.
– Соня! Прекрати.
– Строго сказал дед.
– Гы.
– Я так и не понял, кто это сказал, Миха или Соня.
Я осторожно сел на кровать, тумбочка стоящая рядом была девственно чис-та, от разной снеди на ней не осталось и следа.
– Ну ты как Вась? Чердак ещё на место не встал?
– Если крыша поехала, то плотник уже не поможет.
– Обречённым голосом ответил я, всё ещё рассматривая пустую тумбочку. Миха присел напротив.
– Кто же это тебя так отоварил?
– Я не видел, а злодей, наверно из природной скромности, забыл предста-виться.
– Я заглянул в тумбочку, но и там было пусто.
– Всё шутишь. Смотри, дошутишься. Если уже не дошутится.
– Пока Бог миловал, а это.
– Я аккуратно указал на свою голову.
– Из-за моего собственного неадекватного поведения, оказывается люди, иногда ей думают, прежде чем что-нибудь сделать.
– Великое открытие.
– В голосе Михи не было сарказма.
– Ты Вась, с детства безбашенным был. Кто первым из наших пацанов с десятиметровой вышки сиганул? Ты. Кто первым рискнул за трамвай листом от теплотрассы заце-питься и промчаться до следующей остановки? Ты. Ну а в Парке 1го Мая, без тебя ни одна драка не обходилась. Так что неадекватное поведение для тебя норма.
– Тебя послушать, так я всегда психом ненормальным был.
– Бляха муха, куда всё делось-то? Жрать же хочется!
– Для кого-то может и псих, но для тебя, как я уже сказал, это нормальное поведение.
– Зато для тебя это не норма.
– Я указал на его зоновские наколки.
– При та-ких благородно интеллигентских предках, скатиться до грабежа и разбоя, вот это по-настоящему верх ненормальности.
– Ты ещё забыл добавить, в составе группы лиц.
– Да я же не в обиду Мих, просто в моём мире, Мишенька Шухов, добрый и отзывчивый мальчик из интеллигентной семьи, который даже слово "блин" не покраснев, не мог сказать, и уж извини меня, ты, ну никак не пересекают-ся. Прямо параллельные реальности какие-то.
– Миша кивнул.
– Мир в принципе состоит из сплошных параллелей, а уж реальностей у него вообще никто не считал.
– Ну зачем мне надо было его задевать? Тоже мне, праведник херов.
– Извини.
– Выдавил я. Ужасно, ужасно и дико ненавижу извиняться. Миха снова кивнул и поднялся.
– Погоди. Где мне доктора найти?
– А тебе зачем? На улице вечереет уже, вряд ли кто-нибудь тебя сейчас вы-пишет, так что лежи, набирайся сил и чини свой чердак.
Я повернулся к окну, решётчатый забор, за которым находилась дорога и где-то дальше, за следующим, уже деревянным забором крестообразное здание церкви-школы, всё это потихоньку погружалось во тьму. Мимо про-езжали редкие машины, выхватывая фарами ещё более редких прохожих, где-то справа находился бассейн, а слева чернела громада стадиона Локомотив, по краям которого торчали тёмные вышки прожекторов.
– Бред какой-то.
– Я аккуратно лёг на плоскую, утрамбованную десятками голов подушку, накрылся куцым одеяльцем, засунутым в старый пододеяльник с жёлтыми разводами оставшимися после горячей сан обработки и уставился в потолок. Думать, почему я снова оказался здесь, и почему именно здесь не имело смысла. И так понятно, что шеф снова подсуетился. Но вот другие мысли не давала покоя, зачем всё это? Зачем нужно было подделывать доп. лист, неужели только ради того, что бы поиметь какую-то сумму с Эдельвейса? Как-то не верится, что из-за одного не выполненного контракта Протасов, мой шеф, потеряет своё детище, скорее нет, я даже уверен, что нет, Парасоль и не такие дела выигрывал. И если здраво рассудить, что в Эдельвейсе есть такого, чего нет, например в..., ну..., нефтяной скважине? В скважине денег больше, если всё это ради денег. А если не ради денег? Тогда..., ради чего?