Падшие в небеса. 1937
Шрифт:
Быстрее, быстрее, чтобы люди, не видели этого позора!
Быстрее!
Возле двери с номером двести десять он остановился. Тяжело дыша, Вилор закрыл глаза и облокотился на стену. Незнакомец в сером костюме тоже запыхался от этого спринта по милицейским коридорам.
– Ну, ты и бегать! Ты что бегучий? Смотри если на рывок пойдешь, ноги переломаю! – зло бросил незнакомец. – Ладно, что встал? Заходи в гости! Сейчас мы с тобой душевно разговаривать будем! – величаво произнес высокий и толкнул дверь под номером двести десять.
В кабинете
– Это этот что ли потрошитель? – услышал низкий голос Щукин.
Вилор посмотрел в угол помещения и с удивлением увидел, что прямо за дверью, словно огромная старая колоша чернеет корявый обшарпанный диванчик, на котором полулежал какой-то человек в синей рубаке и темных брюках. Он дымил сигаретой и, как-то хитро сощурив левый глаз, пялился на Щукина.
– Да, это он. Надо вот допросить и оформить, – мрачно ответил высокий в сером костюме.
Он небрежно выдвинул обыкновенный стул и поставив его на центр комнаты:
– Ну, Щукин, садись!
Вилор с неохотой подошел к стулу и, хотел уже присесть на него, но высокий человек в сером костюме резко потянул Щукина за скованные наручниками руки и, заведя их за спинку стула, толкнул Вилора на сиденье. Тот застонал от боли.
– Что ручки больно? – язвительно спросил высокий. – Потерпеть придется, – он уселся за письменный стол и, достав из ящика листок бумаги, пошарился в карманах и положил рядом с листком пачку сигарет зажигалку и шариковую ручку.
Вилор с тревогой наблюдал за хозяевами кабинета и молчал. Говорить ему этим мрачным людям ничего не хотелось, тем более что вновь стало страшно.
Человек, который лежал на диване, медленно встал и, подойдя к двери, задвинул щеколду, затем он подошел совсем близко к Вилору и мрачно сказал:
– Теперь нашему первому свиданию никто не будет мешать!
Вилор взглянул на этого типа и, опустив глаза, отвернулся.
– Так, Щукин, скажи-ка мне свои данные, фамилию имя отчество и дату рождения, – приказным тоном прикрикнул высокий в сером костюме.
Он что-то строчил на листе бумаге не поднимая глаз. Вилор тяжело вздохнул и тихо ответил:
– Щукин Вилор Андреевич, десятого сентября тысяча девятьсот шестьдесят второго.
– Не понял, что так тихо, громче, громче говори, Толик подскажи задержанному, что надо говорить громче! – недовольно буркнул высокий из-за стола.
Тот, которого он назвал Толик, резким движением схватил Вилора за ухо и, сжав кулак, прикрикнул:
– Говори громче!
От боли и обиды у Вилора брызнули слезы из глаз. Он застонал и дернулся, но Толик крепко держал его за ухо.
– Ай, ай! Что за дела? Вы кто такие? По какому праву надо мной
– Молчи сука! И говори четко и ясно, что тебя спрашивают! – прошипел Толик.
Вилор понял, что ему не вырваться и обреченно ответил:
– Щукин Вилор Андреевич, десятого сентября тысяча девятьсот шестьдесят второго!
– Вот молодец! – Толик отпустил Щукина и, погладив его по голове, словно нашкодившего беспризорника, вернулся на свой старый рассохшийся диванчик в углу.
Вилор тяжело дышал, он все еще не верил, что все это происходит с ним. Какой-то кошмар действительности, больше похожий на страшный сон.
– Моя фамилия Мухин! Старший оперуполномоченный Евгений Петрович Мухин! – громко и зло сказал высокий в сером костюме.
Он сбросил пепел с сигареты в консервную банку, которая уже была переполнена окурками и мрачно добавил:
– Я буду работать с вами гражданин Щукин по вашему делу, хотя официально его ведет старший следователь районной прокуратуры Нелюбкин. Но, тем не менее, сделать первый допрос и как я надеюсь, с признательными показаниями, поручили мне.
Вилор напрягся. Кисти рук совсем онемели от наручников. Щукин поморщился и тихо спросил:
– По какому еще делу? Вы что тут творите? Я ничего не понимаю? За что меня задержали?
Мухин оторвался от писанины и удивленно взглянул на Щукина, опер ухмыльнулся и в очередной раз, затянувшись сигаретой, посмотрел на своего коллегу, который развалился на стареньком диване:
– Нет, Толик ты посмотри, интеллигенция мать его, вот какая у нас интеллигенция! Творческая между прочим! Ведет себя как отъявленный уголовник рецидивист! – грозно взглянув на Вилора, Мухин презрительно добавил. – Вы гражданин Щукин, как я понимаю, в несознанку решили идти? Так это зря! У нас в убойном отделе и не таких волков кололи! Так что лучше вам дурака тут не включать!
– Да я, правда, не понимаю, за что меня задержали и за что меня посадили в камеру! И вот сейчас за что вы меня тут приковали наручниками! Объясните мне, в конце-то концов! – взмолился Вилор.
Мухин покачал головой и внимательно посмотрел на Щукина. От его взгляда Вилору стало совсем страшно.
– Значит, не понимаешь… А ты, что натворил вчера, не помнишь? А?!!! – угрожающе рявкнул Мухин.
– Я?!!!.. А что я натворил? Дебоширил? Ветрину разбил? Так я, правда, не помню, правда, не помню! Что я сделал? За что такое отношение? Какое дело? – Вилор почти кричал от отчаянья.
Мухин задумался, было видно, что он пытается верить Вилору, но оперское чутье, а вернее профессиональная привычка не доверять слезам и мольбам с первого раза, мешала ему сознаться в этом. Он покосился на Толика и, затушив сигарету, ледяным тоном спросил:
– А такого человека, как Лидия Петровна Скрябина, вы, гражданин Щукин, знаете?
– Лидию? А причем тут она? Причем тут Лида? Что за ерунда? Это она что ли меня сюда сдала? Она что ли заявление написала? Что я натворил? Что я ей сделал?