Падшие в небеса. 1937
Шрифт:
Мухин продолжал пристально смотреть на Вилора. Он все еще не мог понять, насколько искренен с ним этот человек.
– Нет, заявление она никакое не писала. Она просто не может теперь это сделать! Потому что она сейчас находится в морге!
– Что?!!! – Вилор дернулся и попытался встать со стула, но руки в стальных браслетах, заведенные за спинку, удержали его на месте. – Что вы такое говорите? В каком морге?!!! Что с ней! Что с Лидией?!!! – закричал Щукин.
Мухин покачал головой и, ухмыльнувшись, бросил своему коллеге Толику:
– Нет, ты посмотри Толян! Он еще тут требует! Орет тут на нас! Ты посмотри!
– А может правда у него крышу сорвало, и он не хрена не помнит? – робко озвучил свою догадку Толик.
Мухин
– Гражданка Лидия Петровна Скрябина найдена мертвой в вашей квартире. У нас есть все основания полагать, что вы и убили гражданку Скрябину Лидию Петровну. Что вы нам можете пояснить по этому делу гражданин Щукин?
Вилор все это слышал, как в тумане. Тем не менее, до него через какое-то время дошел страшный смысл слов Мухина.
Щукин дернулся и заорал.
Он орал дико, руки непроизвольно потянули за собой стул. Вилор привстал, но не смог удержать равновесия и рухнул на бок, на грязный пол. Он выл и кусал губы. Бился, словно в судорогах и катался вместе со стулом по полу. Мухин и второй опер испуганно вскочили.
– Толик, давай воды, а то он сейчас точно сознание потеряет! – закричал высокий в сером костюме.
Толик, метнулся к подоконнику и, схватив графин с водой, принялся лить ее на лицо Щукина. Вода попадала ему на щеки и волосы и струями скатывалась на пол. Через минуту Щукин размазывал головой грязь на линолеуме. Он все также выл и дергался.
– Что с ним делать? Как его успокоить? Что делать? – взвизгнул Толик.
– Да расстегни ты ему наручники! Расстегни! Надо его прижать к полу! – крикнул Мухин.
Толик дрожащими руками перевернул Вилора на живот, отбросил стул и, кое-как попав маленьким ключиком в замок наручников освободил Щукина от браслетов. Вилор продолжал выть, закрыв ладонями лицо. Тогда Мухин, опустившись коленом ему на грудь, влепил Вилору звонкую пощечину. На секунду Щукин пришел в себя. Он раскрыл глаза и, посмотрев на Мухина, глубоко вздохнув, закричал:
– Нет! Это не правда! Этого не может быть! Нет! Лидия!!!
Мухин поднялся в полный рост и, брезгливо посмотрев на воющего Щукина, сказал:
– Ладно, пусть переварит информацию. Видно он точно не хрена не помнит.
Мухин устало вернулся к своему столу и, вытащив из пачки сигарету, закурил. Его напарник сидел на диване и смотрел на Щукина. Тот немного успокоился. Он, лежал почти, недвижим и лишь изредка стонал.
– Ты будешь его допрашивать? Как его сейчас допрашивать? А если вообще кто ни будь из руководства зайдет, так вообще, скажут мы его тут пресанули! Вон под молотки мол наши попал! А? Кто это все гавно тут убирать-то будет? У нас даже тряпки половой нет! – причитал Толик.
– Так сходи и найди! Надо все тут вытереть! Найди уборщицу что ли! А я пока его немного успокою! Может, что и скажет!
Вилор все это слушал с каким-то странным ощущением. Ему сейчас казалось, что он словно находится в зале кинотеатра, а на экране идет фильм про него, и вот сейчас актеры разыграли эту драматическую сцену!
Голоса!
Какие противные у них голоса!
И тут мозг как самый жестокий и мерзкий садист, вдруг прорезал сознание страшной мыслью. – «Лидия! Моя Лидия! Они говорят, что ее больше нет! Нет! Ее не может больше не быть! Лидия не может исчезнуть? Как она может исчезнуть? Умереть? Нет, Лидия не может умереть! Она не может умереть! Это противоестественно! Как Лидия может умереть? Она перестала дышать? Ее кожа стала холодной! Ее руки стали недвижимы?! Нет, она не может умереть! Она перестала улыбаться, перестала слышать?! Нет, это бред! Такого просто не может быть! Это все ложь! Это все ложь! Какие гнусные люди, если они могут говорить такую циничную и страшную ложь!»
И тут его вновь вернул в страшную реальность противный низкий голос высокого человека в сером, стильном костюме:
– Щукин! Ладно! Хватит тут разыгрывать Ричарда третьего! Вставай, нам надо побеседовать! Вставай и давай расскажи мне, что же вчера произошло в твоей квартире. Что?! Расскажи мне хотя бы то, что ты помнишь!
Вилор открыл глаза и, посмотрев на этого мерзкого человека, еле выдавил из себя:
– А Лидия? Что с Лидией?
– Я же сказал! Она мертва!
Вилор зажмурился и застонал. Ему в этот момент вновь захотелось умереть. Но он понял, что смерть сейчас будет просто спасением.
Он всматривался в это идеальное лицо. Таких черт нет ни у одного человека на земле. Гладкая кожа, чуть вдернутые брови в разлет, прямой нос и красивые полные губы. Они немного приоткрыты – самую малость, нет определенно она красавица! Красавица!
Она одна на свете!
Таких больше нет!
Таких больше никогда не будет!
Она единственная и неповторимая и принадлежит только ему!
ТОЛЬКО ЕМУ!
И никому более он никогда ее не отдаст!
«Да, я единственный кому позволено решать ее судьбу! И я решил ее судьбу! Решил справедливо, хотя немного жестоко, но справедливо! Никто так больше ничего не может решить! Никто! Никто больше не может к ней притронуться! Только я! Я! Я! Жалеть ли о том, что она больше никогда ничего не скажет? Хм, зачем об этом жалеть? Зачем нужны вообще ее слова? Кому они нужны? Слова, сказанные человеком это лишь лишние звуки! Они противоестественны остальному всему живому! Растеньям, рыбам, животным! Все они же обходятся без слов! Почему, зачем человеку нужны слова? Нет, они не нужны! Пусть, пусть она уже ничего не будет говорить, но зато теперь она покорна. Она моя!» – Скрябин сидел и улыбался, еле заметно.
Это было так противоестественно, человек, сидящий у гроба, думает и улыбается своим же мыслям!
Но этого никто не замечал. Со стороны он казался горем убитым мужем, который от ужаса, произошедшего потерял разум и теперь ведет себя немного не адекватно.
Лидия лежала в гробу вся усыпанная цветами, розы в большинстве темно пурпурные скрывали ее бедра тело и плечи. Роскошное белое платье было практически не видно из-за лепестков. В комнате тихо играла грустная классическая музыка, стояли букеты цветов и венки.
Это страшный запах смерти, но он вовсе не противный, нет!
Нет!
Смерть пахнет приторно сладко… свежими досками, пластмассой искусственных веников венков и воском свечей. У смерти всегда есть какая-то страшная и таинственная торжественность!
Кто это придумал?
Почему человек решил так торжественно отмечать смерть другого человека?!
Откуда это повелось?
«Смерть может стать не наказанием, а избавлением, нет, не обязательно для умершего, она может стать избавлением от мучений, проблем для тех, кто окружал этого умершего! Странно! Мы иногда не произвольно ждем смерти своих близких, друзей знакомых! Своих родителей и учителей! Как это странно, мы ждем смерти, мы свыклись с ее неизбежностью, но неизбежностью смерти других людей, а сами, почему-то не хотим умирать?! Мы меряем ее на лик других, а на себя мы примерить ее не хотим! Считаем себя почему-то бессмертными, думаем о ней как о чем-то очень далеком, хотя она, она ведь рядом с нами! Она часть нашей жизни! Смерть, какое странное слово, что это? Это невидимое существо, субстанция?! Она не видима, или она не видима лишь для людей, а для остальных существ ее приход вполне предсказуем? А для чего вообще нужна смерть? И нужна ли она вообще?! Хм, нет, она нужна, вот, как она была нужна мне, смерть Лидии была нужна мне!.. Господи! Что я несу?!!! Сам признаюсь себе в том, что мне нужна смерть?!!!» – Скрябин содрогнулся от своих мыслей.