Пальмы в снегу
Шрифт:
— Мы не оставим в живых никого из вас, — сказал он. — Мы перережем вам глотки. Всем.
В воздухе повисло тягостное молчание.
— Вот видишь, Килиан, — прошептал Мануэль. — Хулия тоже не желает ничего слушать, но в конце концов нам придётся уносить отсюда ноги. Всем. — Мануэль бросил на него непреклонный взгляд. — В том числе и тебе.
— Вы уверены, что это и правда необходимо? — спросила Хулия с полными слез глазами. — Папа... мама... Нас ведь пока ещё не выгоняют?
Хенероса поправила волосы перед зеркалом
Она вздохнула.
— Сейчас, по крайней мере, мы можем хоть что-то забрать — немного, но все же больше, чем если будем дожидаться, когда нас отсюда вышвырнут... — сказала она.
— Но, — возразила Хулия, — если уже ясно, что это случится, почему ты продаёшь факторию этому португальцу?
— Жоао это знает так же, как и я.
Эмилио привёл в порядок лежавшие на столе бумаги, среди которых было несколько экземпляров «Эй-Би-Си» за 1968 год, с большими фотографиями последних событий в Гвинее на первой странице. Затем поднялся из-за стола и, ссутулившись, медленно направился к окну.
— Никто не обязывает его вести бизнес, — сказал он. — Во всяком случае, он смелый человек. Ах, если бы у нас хватило смелости не признать республику, как это сделала Португалия!
Он посмотрел на часы и нетерпеливо глянул в окно. Ему хотелось, чтобы Жоао пришёл как можно скорее, чтобы побыстрее покончить с этим неприятным делом. Когда любовь закончилась, думал он, лучше уж порвать сразу. Примерно то же самое произошло у него с Гвинеей.
— А кроме того, у него здесь куча детей от туземки, — добавил он, слегка откашлявшись. — Достаточно веская причина, чтобы здесь оставаться.
Это отцовское замечание напомнило Хулии о Килиане. Если бы он слышал ужасные пророчества ее отца и мужа, решился бы он тоже уехать? Бросил бы сына Бисилы на произвол судьбы? Ведь совершенно очевидно, как обожает Килиан этого малыша! Нет, он не сможет его бросить.
— Почему ты не веришь новому президенту? — Хулия повисла у отца на руке. — Потому что его не поддерживают в Испании? С двенадцатого октября...
— Не напоминай мне об этой дате! — Эмилио сжал руку дочери. — Эти безбашенные юнцы превратили город в настоящий ад... Это уже начало конца... Они побили все стекла в домах и магазинах и сбросили с постамента статую генерала Барреры на глазах у Фраги Ирибарне... Странная манера благодарить за передачу полномочий!
— Но это же был первый день свободы, папа, — возразила она. — А Масиас с тех пор не устаёт воздавать хвалы Испании. Он обещал следовать политике генералиссимуса последних тридцати лет и
— Вот дала бы я этому петушку... — с горькой и бессильной яростью бросила Хенероса. — Сейчас он — само упоение, но посмотрим, что он запоет, когда ему перестанут давать деньги... Посмотрим, как он тогда исполнит свои предвыборные обещания.
Эмилио засопел, вырвал у дочери руку и направился в гостиную, бормоча себе под нос какие-то ругательства.
— Я старый матёрый волк, Хулия, — сказал он. — Мы все делаем правильно. Если подпишем бумаги сегодня, у нас ещё будет время собрать вещи и переправить их в Испанию. А потом... — он озабоченно посмотрел в небо, — Бог знает, что нас ждёт.
Хулия закусила губу, стараясь сдержать ярость, вызванную бесповоротным решением отца. Она посмотрела на часы: ей уже пора было поторапливаться. Дома Мануэль сидел с детьми, чтобы она могла навестить родителей и попытаться отговорить их отдавать в чужие руки плоды трудов всей жизни. Она чувствовала, что не может присутствовать при этом. Ее душа отчаянно не хотела покидать то, что она всегда считала своим домом.
Внезапно ее охватил приступ раскаяния. Ведь если Эмилио и Мануэль правы, оставаясь здесь, она подвергает своих детей большой опасности. А потому она должна оставить своё упрямство и подумать о них... Если с ними что-то случится, она никогда себе этого не простит. Лучше заранее перестраховаться, чем потом случится непоправимое. Она решила пересмотреть свою позицию относительно возможного отъезда из города, но в то же время, не хотела присутствовать при подписании договора о продаже дома.
— К сожалению, я не могу больше ждать, — сказала она. — Мне нужно забрать детей. В любом случае, не думаю, что смогу убедить вас переменить своё мнение.
Она взяла сумочку и ключи от машины. Затем попрощалась с матерью, дивясь, как та умеет казаться спокойной, хотя в душе изнывает от безутешной боли.
— Я тебя провожу, — сказал Эмилио. — А заодно посмотрю, не идёт ли этот святой человек.
Внизу открылась дверь, и вошёл Димас.
— Дон Эмилио, друг мой! — воскликнул он. — Мне сказали, будто бы вы продаёте лавку какому-то португальцу?
— В конце концов мне пришлось это сделать, — вздохнул Эмилио. — Мы уезжаем.
— А вам не кажется, что все эти слухи преувеличены? — спросил Димас.
— Думаю, об этом тебе лучше спросить у своего брата. Кажется, его снова повысили?
Морщины на щеках Димаса разгладились в гордой улыбке.
— Да, сеньор. Его назначили помощником вице-председателя Верховного суда.
Хулия удивленно всплеснула руками. Она слышала, что новый президент Масиас включил в члены правительства представителей различных племён и партий, в том числе и проигравших кандидатов, в качестве награды за поддержку, которую все ему оказывали, увидев, как неотвратимо он идёт к победе, и члены Совета министров приняли его со всей сердечностью. Но должность, на которую назначили Густаво, была действительно весьма важной.