Партизаны
Шрифт:
С кряканьем пролетела над березняком, в стороне, красная утка-атайка.
– На воду летит, - провожая ее взглядом, сказал Соломиных.
Горбулину, пока шли, все казалось, что идут по следу сохатого, сейчас он потянулся и узенькие его глаза сонно блеснули.
– Скоро дойдем-то?
– спросил он.
Беспалых рассмеялся:
– Посули ему озеро в рот!
– А ты не гундось, кургузый вислень!
– обидевшись, сказал Горбулин. В минуты устатка он часто обижался.
Кубдя строго взглянул
– А тут, ребята, не избу рубим, а свою жизнь. Надо лучше друг на друга-то смотреть. Нечего тотвониться.
Подниматься становилось все тяжелее. Среди кедра и темнозеленой пихты попадались желтые поляны песчаных, с галькою, россыпей; изредка серел покрытый мхом и лишайником камень. Дул на россыпях ветер.
Селезнев снял шапку.
– Вспотел как лошадь на байче, - сказал он и, крепко прижимая рукав к лицу, утерся.
По россыпи один за другим пробежали вихри, крутя хвою. Селезнев блаженно улыбнулся:
– Опять к дождю, говорю, парни. Урожай ноне будет...
Он щелкнул языком, и Кубдя почувствовал смутно, нутром, его тяжелую мужицкую радость. Кубде это не понравилось и он обвислым, усталым голосом спросил:
– Отдохнуть, што ли?
– Можно и отдохнуть. Тама-ка, за кедрой, глядень будет. Айда-те.
Он свернул влево. Прошли мимо желтых, словно восковых, стволов сосен. Вышли на небольшую каменную площадку, величиной с пару деревенских папертей. Кубдя бросил суму и ружье и ухнул:
– У-у-у!..
– ...у-у-у-о...
– далеко отбросило эхо.
– Вот местынь!
– сказал Кубдя, - аж глазу больно!..
И он, слегка наклонившись, будто сбираясь прыгнуть, глядел, пока Селезнев ходил куда-то за водой, а Горбулин раздувал костер.
Далеко, внизу, зажатое меж гор уходило Золотое озеро. Оно было синее, с желтоватым отливом, похожее на брошенный в горы длинный блестящий пояс. Оторачивали озеро лохматые пихты, кедры. За озером в высокое бледное небо белыми клыками упирались белки. А кругом - лес, вода и камень.
Кубдя лег на брюхо и поглядел вниз. На мгновение он почувствовал себя сросшимся с этим камнем. У него зазнобило на сердце.
Глядень обрывался сразу сажен на полтораста, а там шел пихтач, россыпи и камни. За пихтачем - озеро.
На средине глядня в три человечьих прохода поднималась кверху тропка.
Кубдя обернулся к Селезневу и крикнул:
– Антош, а ведь это она к нам в гору! Тропа-то. Узнал.
– К нам, - отозвался Селезнев, развязывая мешочек с солью, - ишь и соль отсырела.
Озноб на сердце у Кубди не прекращался.
Селезнев, грузно ступая, подошел к Кубде.
– Иди, чай поспел. Что на него смотреть, камень и камень. Никакого порядку нету, ему и бог не велел больше расти. Сколько места под пашню пропадат.
Антон зорко взглянул вниз по тропе и слегка тронул Кубдю сапогом.
–
Кубдя не понял:
– Ну?
Селезнев дернул его за руку и тоже быстро лег на живот.
– Да вон, налево-то, мотри.
Голос у Кубди спал.
– Люди!.. На вершине!..
– Поляки, - сказал Селезнев и отполз.
– Красные штаны, видишь?
Они на четвереньках проползли несколько шагов, встали и подняли берданки с земли.
– Поляки, - сказал Селезнев плотникам.
– Туши...
Беспалый яростно разбросал огонь и начал топтать сапогами угли.
– И чаю не дадут напиться, коловорот им в рот!.. В чернь, что ли, пойдем?
– По-моему в чернь, - сказал Горбулин и поспешно добавил: - Мужики донесли на нас.
Селезнев заложил патроны и пополз обратно.
– Кубдя!..
– позвал он плотника.
– Айда-ка, попробуем.
Поляки поднимались медленно, один за другим по тропинке и весело переговаривались. Впереди на низенькой, брюхастой лошаденке ехал староста. За ним, на серой лошади - солдат без винтовки, должно быть офицер. Ветер нетерпеливо чесал гривы лошадям. Офицер часто оглядывался по сторонам и даже привставал в седле. Но мужиков он наверху не замечал.
Антон близко наклонился к Кубде, так что борода его терлась о плечо плотника и, обкусывая фразы, проговорил:
– Ты того... третьего... я уж... офицера...
– А старик-то?
– Старик, зря, он... сильком, должно... Ну?..
– Жалко человека-то... Не привык, я...
– Ну и оставался бы... Ничего нет легче человека... убить...
Селезнев положил ему руку на поясницу и ласково сказал:
– Бери, што ли...
Кубдя на немного изнемог, поднял ружье, прицелился.
– Ну, уж бог с ним, - сказал он и выстрелил.
Как бумажки, сдутые ветром, две лошади и два человека вначале будто подпрыгнули, потом полетели вниз с тропы, кувыркаясь в воздухе. На тропе кто-то пронзительно завизжал. Беспалый выскочил на рамку камня, перегнулся и тоже выстрелил. Поляки медленно пятились, лошади храпели, а мужики, ощелившись, как волки, мокрые, бледные, стреляли и стреляли. Староста погнал лошадь вперед, но она задрожала, забилась и вместе с седоком опрокинулась вниз...
Вечером, действительно, пошел дождь. Мужики разложили большой костер под пихтой и варили щербу из сухой рыбы. Было темно, хвою словно перебирали пальцами, хрустали ветки. Падал гром, затем желтая молния вонзалась в горы и камень гудел.
– Гроза на Федора-летнего, - лениво сказал Селезнев, - плоха уборка хлеба будет.
– А нам-то что?
– спросил Горбулин, - нам хлеб не убирать.
Селезнев как-будто с тоской произнес:
– Не придется нам, это верно...
– Верно...
– отозвался Соломиных.