Пасьянс судьбы, или Мастер и Лжемаргарита
Шрифт:
От отца я успел получить ещё несколько жизненных наставлений; некоторые из них были раз и навсегда усвоены мной, некоторые регулярно нарушались. К очень крепко усвоенным житейским заповедям относились наставления гигиенического характера. Перед принятием пищи требовалось мыть руки с мылом. То же самое необходимо было делать после посещения клозета по большой нужде. После отправления малой нужды можно было ограничиться мытьём рук без мыла. Во время принятия пищи неукоснительно следовало придерживаться сентенции: «Когда я ем, я глух и нем!» Увы, последнюю рекомендацию я регулярно нарушал и нарушаю. К слову сказать, в мире большинство людей делают то же самое, как результат – некоторые из них кончают жизнь за обеденным столом, подавившись пищей. Впрочем, ею можно подавиться и держа язык за зубами, ибо многим людям свойственно во время принятия пищи мысленно разговаривать
А вот ещё одно наставление, полученное мной от отца в раннем детстве, наставление, которое я свято выполняю и по сей день: «Дал слово, изволь сдержать его во что бы то ни стало!» Золотое правило! Во всяком случае для порядочного человека.
Итак, болезнь лёгких отступила, и меня определили в детский сад, куда я ходил с большой неохотой. Кормили там не ахти как здорово, а главное, после обеда укладывали спать, заставив предварительно снять с себя трусики. Подобного рода неглиже мне почему-то очень не нравилось. Спать полагалось на правом боку, положив «ручки под щёчку». Приходилось класть, вот только и при соблюдении всех ритуальных действий, связанных с обращением к богу Морфею, последний упорно не хотел в дневное время заключать меня в свои объятия. Но нет худа без добра – не является Морфей, обратимся к Меркурию и под его руководством займёмся арифметикой. Наука – то сия в античные времена именно под покровительством Меркурия – Гермеса находилась, да и родился я, если помните, под знаком «Близнецов», чьим управителем (лордом) является именно это античное божество, опекающее также путешественников, мошенников и воров. Именно во время дневной «бессонницы» я каким – то образом научился считать до… тысячи и более. Впрочем, Меркурий Меркурию рознь.
Меркурий является управителем сразу двух астрологических знаков, упомянутых выше – «Близнецов» и «Девы». Знаку «Близнецы» соответствует стихия «Воздух», знаку «Девы» – стихия «Земля». Поэтому люди, рождённые под этими астрологическими знаками и имеющие, следовательно, какие – то аналогичные наклонности, могут отличаться друг от друга характером этих наклонностей. Выше мы уже упомянули, что Меркурий, в частности, покровительствует воровскому люду. Но вор – то вору рознь. Кто-то нечист на руку по части разного рода имущества (денег, например), а кто-то по части кражи интеллектуальной собственности. Так вот, карманники, домушники, скакари и прочее ворьё, охочее до незаконного присвоения материальных благ, находится под опекой именно приземлённого Меркурия, планеты, управляющей знаком «Девы». В свою очередь разного рода плагиаторы должны опекаться Меркурием, управляющим знаком «Близнецов». Я никогда не был особенно охоч ни до какой чужой собственности, но должен признаться, Гермес – Меркурий пару-тройку раз в жизни сумел совратить меня. Это случилось в детстве. Напишу о двух случаях.
В первом из них я покусился на семейную кассу. Помнится, отец принёс домой какие – то деньги и отдал их маме. Мама их пересчитала, но прятать затем не стала, оставив купюры на виду. Когда в комнате никого не было, я взял несколько денежных знаков и спрятал их в весьма толстую книгу, недавно подаренную мне. Книга называлась «Новый швейцарский Робинзон». Написали книгу И. Масе и П. Сталь. Одна из купюр особенно понравилась мне. Это были тридцать рублей. «Тридцатку» украшал портрет Ленина, и была она ярко красного цвета.
Вскоре родители установили, что с деньгами что-то не так. Принялись искать недостающую сумму, но ничего не нашли – оно и понятно:
Робинзоны, будучи путешественниками, также находятся под покровительством сандалекрылого бога, а потому к другим его подопечным могут относиться терпимо. Ну а что я?!
Да ничего особенного. Поначалу я предполагал потратить похищенные деньги на какую-нибудь сдобу. Вот только где её купишь в военном городке в 1942 году? Очень скоро я вообще потерял всякий интерес к похищенному мной. Деньги в конечном итоге нашлись. Я рассказал о них по секрету своему приятелю, а тот в свою очередь раскрыл нашу тайну своим родителям.
Никакого наказания я не понёс. О чём со мной говорили отец с матерью после прояснения ситуации, не помню. Возможно, вообще никаких разговоров не было, но в конечном итоге сентенцию «На чужой каравай рта не разевай!» я усвоил крепко. Это касалось в первую очередь частного «каравая», то есть имущества, принадлежащего конкретному человеку. Впрочем, и «государственный каравай» меня не очень заботил, если не касался книг. Тут я несколько раз был не без греха, и один из этих грешков вполне достоин быть упомянутым в моих воспоминаниях.
Опять-таки случилось всё в детстве, правда, уже в мои школьные годы. Грешен, я снова нарушаю хронологию в моём повествовании, но, коли уж разговор пошёл о каких-то наклонностях, наметившихся в раннем детстве, то лучше всего разобраться с ними сразу, раз и навсегда, не возвращаясь к ним по ходу воспоминаний. Случай этот произошёл в пионерском лагере Министерства геологии.
В Советские времена в каждом приличном пионерском лагере обязательно была детская библиотечка. Имелась она и в пионерском лагере Министерства геологии. В это книжное собрание попали книжки, отобранные из библиотеки министерства, о чём свидетельствовали штампы, поставленные на титульных листах изданий. Книгами и их чтением я «заболел» ещё в раннем детстве. Находясь в пионерлагере, я, понятно, тотчас оказался читателем лагерной библиотечки, и мне сразу же приглянулся поэтический сборник Николая Алексеевича Некрасова. Естественно, библиотекарь при выдаче книг юным читателям фиксировал, кому именно и что именно было выдано для прочтения, вот только я каким – то образом умудрился избежать рутинной регистрации. При закрытии пионерлагеря было установлено: в библиотеке имеет место пропажа нескольких книг. Предполагалось провести досмотр вещей у отъезжающей детворы, но он по каким – то причинам не состоялся и «Некрасов» отправился ко мне домой. Этот книжный том и по сей день пребывает в моей библиотеке, увенчанный печатью союзного министерства.
Испытал ли я тогда и после какие-нибудь угрызения совести, связанные с присвоением социалистической собственности в виде книги из министерской библиотеки? Каюсь, никаких угрызений совести я не испытал. Ни в момент присвоения, ни тем более годы спустя. Иначе и быть не могло. В похищенную книгу я был влюблён, а ради любви чего не сделаешь. Во-вторых, книга принадлежала не конкретному человеку, а государству, которое, не стесняясь, под благовидными предлогами бессовестно обирало народ год за годом. В-третьих… А вот, в-третьих, я, судя по всему, поторопился с обещанием больше по ходу моих мемуаров не возвращаться к «приватизации государственных книг». Возвращусь ещё, но очень нескоро, и если Некрасов был похищен исключительно из-за любви, то книги, приватизированные мной многие годы спустя (в постсоветский период), оказались в полном моём распоряжении исключительно из любви к… науке, причём присвоение тут было произведено не одним мною, а в составе некоторой группы из двух человек.
Моё явное тяготение к книге двойственно. Разумеется, в первую очередь меня интересует её содержание, но далеко не в последнюю очередь для меня важно, как книга сделана полиграфически. С женщинами, кстати, несколько наоборот: внешность на первом месте, внутреннее содержание на втором. Вот только в случае с прекрасным полом весомости внешнего и внутреннего весьма близки друг к другу. В «книжном случае» – содержание прежде всего! Одного классного оформления совершенно недостаточно. Хорошо изданная «Книга тысячи и одной ночи», конечно, радует глаз. Но сказки и истории царицы Шахерезады достойны прочтения вне зависимости от того, как они изданы. Бездарные романы советских «классиков» типа Всеволода Кочетова и Михаила Бубеннова не спасут никакие оформительские чудеса. Впрочем, возможны ли они при издании романов такого сорта?!
Но вернёмся к моему пребыванию в Новосибирске, именуемому до революции Новониколаевском.
Итак, ни корь, ни воспаление лёгких, ни туберкулёзный процесс в них не привели меня к летальному исходу. «Тригон» исправно сделал своё дело. Он и дальше продолжал делать его. Как одно из следствий, я не сломал себе шею, свалившись с дерева, на которое вскарабкался. Более того, я вообще ничего себе не сломал, а ведь упал – то с довольно приличной высоты. Остаётся добавить, что после этого падения с дерева ничего угрожающего моему здоровью и жизни в Сибири больше не приключилось – регулярно посещал детский сад, где мне почему-то не очень нравилось, и подрастал себе потихоньку. Кстати, именно в этом дошкольном заведении мной были подучены первые сведения о сексуальной жизни гомо сапиенс. Были эти сведения, чёрт знает как нелепы, и приводить их на страницах моих мемуаров я не стану; замечу лишь, сведения в этой области человеческих знаний, приобретённые мной к концу жизни, порою тоже представляются мне достаточно нелепыми.