Паутина грез
Шрифт:
— И за Ли! — добавил он, блестя лазурными глазами. — За первую мою модель.
— За Ли! — подхватила мать, зазвенев хрустальным смехом. Они переглянулись, как заговорщики, выпили по бокалу шампанского, будто знаменуя начало нового этапа в жизни.
— Что мне надевать завтра? Что брать с собой? Как причесаться? — в беспокойстве спрашивала я.
— Не мудри, будь естественной, Ли, — отвечал Тони. — В тебе столько жизни, прелести, что никакие ухищрения не потребуются.
Я обернулась к маме и заметила, что она смотрит на мужа задумчиво и нежно.
Я никак не могла заснуть в ту ночь, все думала о предстоящем испытании. Вечером с мамой мне так и не удалось поговорить, потому что, вернувшись после игры в бридж, она недвусмысленно дала понять, что утомлена и хочет спать. Тони этим известием был огорчен не меньше, чем я.
Утром после завтрака он повел меня через лабиринт в хижину. Тони показался таким оживленным и довольным, что я совсем сникла. Он заметил мое смущение и успокоил:
— Не волнуйся. Освоишься в новой роли и замечать ее перестанешь. Тебе даже понравится. Я знаю, я со многими натурщицами работал.
— Правда?
— Конечно. Я брал уроки живописи, графики и ваяния сначала в колледже, потом частным образом здесь, в Фарти. — Он наклонился ко мне, как будто сообщал секретные сведения. — Я с одиннадцати лет пишу обнаженную натуру. — Я ужаснулась. — Да-да. Так что перед тобой художник с большим опытом.
Тони вел меня через лабиринт уверенно и смело, не задумываясь, какой выбрать коридор и где свернуть.
— Постороннему человеку все эти кусты кажутся одинаковыми, — говорил он по дороге, — но не мне. Я рос вместе с ними и знаю каждую веточку. Аллеи так же отличаются друг от друга, как день и ночь. Пройдет время, ты сама будешь знать лабиринт, словно свои пять пальцев.
В хижине снаружи ничего не изменилось, только ставни оказались закрыты. Внутри было больше перемен. Разумеется, появился мольберт, ящик с красками, карандаши, эскизные листы. Все это, как и принадлежности для ваяния, лежало на большом металлическом складном столе. Стол заменил почти всю мебель, прежде находившуюся в большой комнате. По обе стороны мольберта стояли две высокие лампы, направленные на небольшую кушетку у стены.
— Садись, — указывая на нее, сказал Тони, — расслабься и думай о приятном. Мне нужно еще несколько минут на подготовку.
Он начал разбирать «инструмент», а я сидела и смотрела на его лицо — красивое, сосредоточенное, вдохновленное; такое лицо часто бывало у маленького Троя, когда он углублялся в творчество.
В то утро на мне была простая белая блузка с короткими рукавами и легкая голубая юбка. Подстриженные волосы щекотали шею и плечи. Ни духов, ни помады я решила не использовать.
— О’кей. — Тони наконец повернулся ко мне. — Начнем с лица. Смотри на меня с легкой-легкой улыбкой. Я не хочу, чтобы наша первая кукла сияла, как клоун в цирке. Такие игрушки пусть в дешевых лавках продаются. А наша кукла отразит твою природную, глубинную красоту. У нее будет твое очарование и твой нежный взгляд.
Я не знала, что сказать. Неужели это правда? Неужели я очаровательна и у меня нежный взгляд? Наверное, так. Видимо, Тони, как истинный художник, давно заметил во мне эти качества, иначе не выбрал бы меня своей первой моделью. Не стал бы он напрасно так говорить, чтобы лишь подбодрить меня!
И тут я ощутила на себе его взгляд. Тони будто впитывал мои черты, пропускал через себя, чтобы перенести их на бумагу. Когда он начал наносить на лист первые штрихи, я ощутила свою причастность к большому искусству, к вечным ценностям… Даже сердце забилось сильнее. Отчим поднимал голову, бросал на меня взгляд, склонялся к мольберту, снова поднимал глаза, снова коротко смотрел на меня… Я старалась сидеть неподвижно, но давалось это, мягко говоря, с трудом.
— Замирать как камень не обязательно, — с улыбкой сказал Тони, заметив мои мучения. — Расслабься. Если ты шевельнешься — ничего страшного.
Я послушалась его совета.
— Ну что, легче?
— Да.
— Вот видишь. Работать будем с перерывами. Кстати, я позаботился и о ленче. На кухне большие запасы еды, — бодро сообщил он.
— А сколько будет длиться сеанс?
— Пара часов утром, потом неторопливый ленч и пара часов днем. Но перерыв можно сделать в любой момент.
Первые часы прошли на удивление быстро. Тони подозвал меня взглянуть на эскиз. Его предстояло перенести на холст. А пока сделаны были очертания лица, глаза, намечены нос и губы. Волосы, шея еще не существовали. Естественно, рано было давать оценки, но этот набросок показался удивительно талантливым.
— Это сырье, — сказал он. — Но, думаю, для начала неплохо.
— Ой, да это просто здорово!
— Ты знаешь, какое удивительное ощущение возникает, когда на чистом холсте появляются чьи-то живые черты! Сначала даже не сознаешь, что создатель этого — ты сам, но когда изображение обретает цвет, естественные пропорции, характер, кажется, что ты произвел на свет ребенка… Развитие человека — процесс длительный и прекрасный! Работая над холстом, я всегда воображаю, как мужское начало пробивает себе путь к заветной клетке, как пронзает ее оболочку — и мгновенно вспыхивает новая жизнь! Так и в искусстве — только здесь рождается красота, живая красота… и зачать эту красоту предстоит нам с тобой, Ли, — глухо, почти шепотом произнес Тони.
Опять я не знала, что сказать. От его пронзительного, обжигающего взгляда, вкрадчивого голоса я начала трепетать.
Тони заметил мое смятение, исступленное выражение его лица сменилось на веселое, и он рассмеялся.
— Только ты не пугайся! Я просто образно выразил свои мысли, — произнес он и вдруг склонил голову набок. — Скажи, Ли, а не появился у тебя в Уинтерхевене дружок-приятель?
— Парень, что ли? Да откуда? Мама требовала, чтобы выходные я проводила в Фартинггейле. Ты сам прекрасно знаешь, что все свободное время мы с тобой то на лыжах ходили, то на лошадях скакали, то…