Пчелиный волк
Шрифт:
– Понятно, – вздохнул Кипчак.
Снегирь поклонился.
По трибунам перекатились жидкие хлопки. Пендрагон задумчиво покивал. Свинья издала полный сомнения кишечнополостной звук.
– Нескладно что-то, – сказал ведущий. – Рифма где? Рифму-то почему не дал?
– Это верлибр [23] , – с гордостью ответствовал Снегирь. – Тут рифма не полагается.
– Ладно, иди отсюда, Тулуз-Лотрек [24] , – ведущий сделал презрительно-прогоняющий жест. – Не полагается… Так и я могу сбацать. Следующий!
23
Верлибр – нерифмованные стихи.
24
Тулуз-Лотрек Анри – французский художник XIX в.
Снегирь удалился, а его место занял другой претендент, с бородой и без чернильницы, в пиджаке, однако.
– Претендент Тытырин, – объявил претендент. – Прочту настоящие стихи.
Тытырин закрыл на секунду глаза, затем сразу выдал:
Сторона ты моя, покос.Сторона ты моя, дорога.Перекошенный дом, откос,Горсть земли да воды немного…В последующих строфах рассказывалось про копны, лихую молодецкую удаль и глубокую грусть, про запах свежесрубленных берез и про разливающийся по вечерам малиновый перезвон и песни соловья.
Грусть… Но грусть не отменяет беспощадности. Скоро я узнаю.
На ристалище развернулся экшн – перед самыми песнями соловья Тытырин выхватил из-за пазухи шапку и быстро надел ее на голову.
И окончится здесь мой путь.Тут, сегодня, под небом синимЯ прильну на широкую грудьТой земли, что зовется…Тытырин охнул и лихо хлопнул шапку оземь. Трибуны захлопали оживленней. Свинья хрюкнула. Пендрагон одобрительно кивал.
– Молодец! – Ведущий хлопнул Тытырина по плечу. – Персиваль был бы тобой доволен. Только не в тему немного. При чем тут Россия, мы в Деспотате.
– Я могу по-другому, – Тытырин схватил ведущего за руку. – Вот так.
И окончится здесь мой путь.Тут, сегодня, под небом КарпатЯ прильну на широкую грудьТой страны, что зовут Деспотат!– Это хуже, – поморщился конферансье. – Карпаты какие-то… Шагай, Гарин-Михайловский [25] , шагай!
Претендент Тытырин поклонился и удалился на трибуны.
– Претендент Ямомото, сёгун Внутреннего Предела, – объявил конферансье. – Почетный лауреат Первого Открытого Поэтического Турнира. Приветствуем.
25
Николай Гарин-Михайловский – русский писатель XIX в.
Трибуны приветливо приветствовали прошлогоднего лауреата, весьма походившего на самурая.
Как бы подтверждая свою самурайскую сущность, Ямомото выхватил меч, произвел несколько выпадов. Свинья с опаской посторонилась на окраину арены. Зрители одобрительно загудели. Ямомото резко спрятал меч в ножны и хриплым гортанным голосом произнес:
Сакура зацвела зимойИ сразу опала,Увидев глаза дракона.А этот Ямомото оказался блюдолизом. Глаза дракона – это круто, глаза дракона – это звучит.
– Неправильный размер, – покачал головой Коровин. – Хайку не так сочиняется…
– А мне понравилось, – сказал Кипчак. – Только что такое сакура?
– Это черешня, – объяснил я.
– А что такое черешня?
Что такое черешня, я объяснить не успел. Трибуны взорвались аплодисментами. Хлопал даже Пендрагон. Потихоньку так, значительно.
Свинья вздрогнула.
Я надеялся, что после такого триумфа Ямомото, как всякий честный самурай, покончит с собой, но Ямомото меня разочаровал. Кодекс Буси-до был ему явно чужд. Ямомото сделал сердитое лицо и вышел в калитку.
– Претендент Ракитченко, – объявил ведущий.
На арену выбрался здоровенный слонообразный парень. Какой-то нечесаный и немытый, в больших, похожих на корыта сапогах.
– Ракита, давай побыстрее, – попросил ведущий.
– Хорошо, – сказал Ракитченко. – Мое стихотворение называется «Без ушей».
Ракитченко достал из-за пазухи листок бумаги и начал тихо и без выражения читать:
Отрубили Басе уши,Отрубили Басе хвост —Потому что непослушный,Потому что не подрос.Он сидит у теплой лужиИ на солнце щурит глаз.Никому никак не нуженПолукровка-водолаз…Там было еще несколько куплетов, то есть строф. Стихи были какие-то грустные и мне не глянулись. Но это дело вкуса. Вполне допускаю, что какой-нибудь там восьмилетней Сирени они вполне бы понравились. Может быть, она даже всплакнула бы.
Кипчак во всяком случае зашмыгал носом. Коровин молчал.
Я же наблюдал за Пендрагоном. Пендрагон сделал отмашку большим пальцем левой руки. Трибуны засвистели. В претендента Ракитченко попали два яйца, несколько помидоров и голова дохлой кошки. Ракитченко кивнул трибунам и удалился в калитку.
После Ракитченко выступали еще несколько претендентов со своими мадригалами, не имевшими большого успеха у публики. Публика подустала и хлопала уже неохотно. Все как-то ерзали и оглядывались, видимо, ожидали появления Иггдрасиля.
Вот и седьмой претендент под свист удалился в калитку. С трибуны спустился сам Пендрагон. Стало тихо.
– Сегодня я прочитаю поэму, – тихо сказал он.
– Да!!! – завопил ведущий. – Пронзи нас поэмой!
Пендрагон терпеливо посмотрел на ведущего, ведущий мелко поклонился и тоже убрался в калитку.
– История этой поэмы похожа на нашу жизнь, – издалека начал Пендрагон. – Ее идею мне подсказал сам Персиваль во время наших бесконечных странствий по бескрайним просторам. Эта история про человека, до конца оставшегося преданным своим идеалам. В чем-то эта история про самого Персиваля…
Пендрагон погрузился в раздумья. Произнес:
– А недавно, несколько дней назад, мне во сне явился мой друг. И сказал. Сочиняй. Сочиняй поэму. Я взял бумагу и погрузился в сладкую пытку творчества. И создал. Поэма называется «Беспредел медведей в Тевтобургском лесу».