Печенежские войны
Шрифт:
— Епископ никого не принимает. Он шлёт тебе благословение. И, верно, весть о том, что василевс поставил леги на эдикте о назначении дината из Фессалии…
— Меня командующим схолы? — вырвалось у Калокира.
— …лишь советником при Иоанне Цимисхии в бессмертной армии Европы, — торжественно закончил хилиарх.
Динат поник. Военачальники с удовольствием наблюдали за миной разочарования, отразившейся на вытянувшемся лице Калокира. Он прошептал:
— Мне обещал Дроктон… Я буду ждать Цимисхия.
Гекателий вновь освежился водой из аквариума, после чего доверительно заговорил:
— Дроктон, Дроктон… Мои уши впитали столько мифов об этом иноке у трона, но сам я не встречал его воочию. Дроктон простой монах. Епископ — носитель епитрахильи [44] , сан почти небесный. Но даже он не изрекает воинских указов, его уста — источник лишь вестей для гарнизона. И тот из нас блажен, кто внемлет им.
— Ну что ж, советник — это правая рука доместика Цимисхия, — сказал динат, с внезапной строгостью и назидательностью уставясь на гостей.
44
Епитрахилья (или епитрахиль) — особая часть обрядового облачения священника, представлявшая собой длинную ленту, надеваемую на шею.
Таксиарх вскочил, точно в нём резко распрямилась скрытая пружина. Поднялся со скамьи и Гекателий.
— Хвала тебе, любезный друг и новый наш соратник! — воскликнул Гекателий, про себя отдав дань изворотливости ума дината.
— Прошёл слишком малый срок, как я ступил в этот город. Слишком ничтожный срок для нашей дружбы, — холодно сказал Калокир.
В верхнем зале Орлиного гнезда на некоторое время наступила гнетущая тишина. Потом её нарушил Калокир. Он зашагал, не обращая внимания на тех двоих, что несколько растерянно ворочали головами, следя за его проходками из угла в угол.
Динат хоть и чувствовал себя обманутым, но всё же смекнул, что существенные выгоды можно извлечь даже из такого малого определённого звания в тагме [45] , как советник при доместике. Нужна лишь твёрдость. Поразмыслив, он успокоился, прекратил измерять шагами гулкий зал и снисходительно улыбнулся воинам.
Ещё недавно склонный держать язык за зубами таксиарх внезапно заговорил:
— Тяжки наши заботы. Сражаемся с ними, умираем, пленим, но они убегают, будто вода сквозь пальцы.
45
Тагма являла собою четыре кавалерийских полка (схола, эскувита, арифма, иканата), один пехотный полк (нумера) и отряд императорских телохранителей (этерия).
— О ком ты? — удивлённо спросил Калокир. — Ты вспомнил похитителя моей Марии?
— Какой Марии? Я о булгарах, о сирийцах, руссах, уграх, алеманах — не перечесть. Проклятые! Ни страха перед Иисусом, ни поклоненья нам, ни чинопочитания. Когда же наконец господь их вразумит, не ведающих догмы так, как мы!
— Господь надоумил нас, как покарать язычников и всех вероотступников! Скоро, скоро двинем священную армаду на руссов и булгар, на всех, кто с ними заодно. Близко, неотвратимо укрощение непокорных! — вещал Калокир. — И с верой в это я удаляюсь. Акакий! Поди сюда, Молчун!
Динат что есть силы ударил в бронзовое било.
Глава XXI
Твёрдая Рука, Анит и Кифа взобрались на утёс и оттуда оглядели всю бескрайнюю ширь пространства.
— Что ты высматриваешь? — интересовался Непобедимый.
— Зачем мы высадились в этой пустыне? — спрашивала Кифа.
Улеб не отвечал, озирался окрест взволнованно, недоумённо.
Впереди, сколько хватал глаз, простиралась степь.
На ковыльном ковре ближних бугорков зияли тёмными вкраплениями пятна золы и торчали вбитые в грунт рогатины и колья над потухшими остатками былых очагов. Повсюду виднелись следы покинутого стойбища.
Сзади, у подножия утёса, шуршал прибой. Бойцы Анита не бросали вёсел, хотя корабль незыблемо стоял у самого берега, удерживаясь днищем на песчаной полоске, которую море облизывало волнами. На палубе «лютые разбойники» с криками размахивали руками, им не терпелось поскорее получить от взрослых позволение сойти на сушу и поохотиться.
— Эге-ге-ей! — кричали с корабля мальчишки. — Уже можно на-а-ам?
— Тут не найдёте даже мыши! Ничего живого! — ответил им Анит сверху. И обратился к Улебу: — Не огорчайся. На то они кочевники. Поплывём дальше, настигнем где-нибудь.
— Боюсь я за тебя, — Кифа нежно тронула руку юноши.
Улеб промолвил:
— Вон там, где сложен хворост, стоял бунчук кагана и его шатёр. По этой стежке вели от моря наших. Улия шла первой…
— Я продрогла на ветру, — Кифа зябко поёжилась. Смуглянка давно рассталась с мрачной накидкой, какая была на ней в день отплытия из Константинополя. Сейчас она красовалась в светло-розовом, связанном из тончайших копринных нитей платье, слишком лёгком для прогулок в море.
Улеб набросил на её плечи свою грубошёрстную луду.
— Наши люди устали, — сказал Анит, — они заслужили отдых.
— Здесь мёртвый берег, разве ты не видишь?
— Мы оживим его.
— Но ненадолго, — сказал Твёрдая Рука.
— Тебя обеспокоило исчезновение печенегов? Отыщем.
— Если они углубились в степь, нам не догнать без коней. Если же передвигаются вдоль кромки моря, мы их должны настигнуть. Жаль, что не застали Курю. Отсюда было бы легче прознать дорогу на Днестр. Я мечтал податься с сестрицей прямо к своим, во владения уличей. Теперь всё усложнилось.
— Не унывай, мой мальчик, распутаем клубок.
— Только не хватайся сразу за меч, — с мягким укором сказала Кифа Улебу, — мы их перехитрим. После стольких лет Куря тебя не узнает и ничего не заподозрит. Отныне ты пресвевт Палатия, а мы посольская свита. — И она не удержалась от озорного смеха.
Улеб ласково погладил её по голове, благодарно сжал могучее плечо атлета и сказал им обоим:
— Спасибо, друзья! Не успели узнать мою печальную историю, как тут же придумали её благополучное продолжение.