Пепел Вавилона
Шрифт:
— У нас проблема. Мы не сможем его долго ждать. Ни с кем не говорит. Не знает, как добраться до винограда. Но проблема сейчас, а не завтра. Мы рискуем опоздать даже из–за световой задержки сигнала.
— Что такое? — спросил Филип.
— «Андорская волшебница». На Палладе. Все секретки, которые мы разбросали по космосу? Капитан аль-Дуджаили начал их собирать. Говорит, по приказу своего командира, и он не нас имеет в виду. Это уже пятый корабль, ушедший к Па. Тем временем Палач на Церере греет своей задницей кресло Доуза. Созывает встречу кланов АВП, ага? «Черное небо». Карлоса Уокера. Администрация Реи намерена
У Филипа свело живот. Гнев обжег горло, заставил выпятить челюсть, словно судорогой свело мышцу под подбородком. Он не знал, на кого злится, но ярость была глубокой и сильной. Наверное, Розенфелд заметил, потому что заговорил иначе. Мягче.
— Твой отец, он великий человек. Великие люди — не то что мы с тобой. У них другие потребности. Другой ритм. Это их и отличает. Но иногда они уходят так далеко, что мы теряем их из вида. А они теряют нас. Тут приходится вмешаться маленьким людям вроде меня, да? Чтобы двигатель работал. Чтобы фильтры менялись. Делать необходимое, пока великий к нам не вернется.
— Ага, — выдавил Филип. Гнев все еще рвался верх по гортани, наполнял голову.
— Худшее, что можно сделать, это ждать, — продолжал Розенфелд. — Лучше уж направить наши корабли не в ту сторону, чем оставлять их в дрейфе. Потом можно будет исправить, вернуть их — пусть думают, что ситуация переменилась. Лишь бы двинуть их с места, лишь бы знали, куда идут.
— Да, — ответил Филип. — Я понимаю.
— Пора об этом заявить, и если не он, значит, скажу я. Да, от его лица, но я. Неплохо, если ты будешь рядом. Чтобы все видели, что я за него, а не очередная Па.
— Вы хотите отдать приказ флоту?
— Я хочу, чтобы приказ был отдан, — поправил Розенфелд. — Неважно кем. И почти все равно какой. Хоть какой–нибудь.
— Никем, кроме него. — Голос Филипа звенел. Ладони заныли — почему, он понял, только когда взглянул и увидел, что они сжались в кулаки. — Свободный флот создал мой отец. Он всех призвал.
— Так пусть и сейчас призовет. Но меня он слушать не хочет.
— Я с ним поговорю, — сказал Филип. Розенфелд благодарно поднял ладонь, моргнул толстыми, пупырчатыми веками.
— Повезло ему, что у него есть ты, — сказал он.
Филип не ответил — ухватился за скобу, перевернулся и нырнул в корабельную глотку, по которой вверх–вниз ходил лифт, как будто еще был верх и низ. В мозгу схватились друг с другом эмоции. Гнев на Мичо Па. Недоверие к Розенфелду. Вина неизвестно за что. Страх. И даже какой–то отчаянный восторг, вроде наслаждения без наслаждения. Стены лифтовой шахты скользили мимо, его чуть заметно сносило вправо. «Если доберусь до жилой палубы, не коснувшись стены, все будет хорошо». Нелепая мысль.
И все же, хватаясь за скобу, чтобы выбросить тело в коридор, ведущий к Марко, он вздохнул не без облегчения — отталкиваться не пришлось. А у отцовской каюты он нашел и оправдание этому облегчению. Филип принес с собой страх увидеть отца сломленным: с остекленевшим взглядом, небритым, если не плачущим, — но дверь ему открыл другой человек. Да, тени у глаз были немного темнее обычного. Да, в каюте пахло потом и металлом.
Филип поймал себя на том, что гадает, отчего отец так засиделся за закрытой дверью. Саднящую в душе обиду перекрыло теплое чувство от новой встречи. За спиной Марко, заткнутая за край шкафчика, виднелась полоска ткани, намекавшая на что–то легкое, женственное. Филип задумался, кто из членов команды заходил утешить его отца и надолго ли заходил.
Марко с мягким вниманием выслушал доклад сына, кивая ладонью в важных местах. Он выслушал все — про Фреда Джонсона, про «Андорскую волшебницу», про невысказанную угрозу Розенфелда перехватить вожжи — и ни разу не перебил. Рассказывая, Филип чувствовал, как гнев уходит, ком в животе тает, беспокойство гаснет, и под конец он смахнул слезу — вовсе не печали, а только лишь облегчения. Марко положил ладонь ему на плечо, тихонько сжал, связывая двоих воедино.
— Мы выжидаем, когда надо выжидать, и ударим, когда пора будет ударить, — сказал Марко.
— Знаю, — ответил Филип. — Просто… — Он не знал, как закончить мысль, но отец все равно улыбнулся, будто понял.
Потянувшись к системе, Марко вызвал Розенфелда. Пупырчатое лицо почти сразу возникло на экране.
— Марко, — заговорил Розенфелд, — рад снова видеть тебя среди живых.
— Побывал в Аиде и вернулся мудрее, чем был, — не без резкости ответил Марко. — Надеюсь, моя отлучка никого не напугала?
— Нет, лишь бы ты возвращался, — сквозь смешок отшутился Розенфелд. — У нас рук не хватает, дружище. Столько дел. — Филипу показалось, что между мужчинами идет и второй, неуловимый для него разговор, но он молчал и слушал.
— Не все сразу, — говорил Марко. — Пришли мне данные слежения на все корабли, еще подчиняющиеся Па. Своей гвардии на Палладе сообщи, что на «Андорской волшебнице» мятеж. Подавить его, прикончить корабль и съемку боя прислать нам. Нет пощады изменникам.
Розенфелд кивнул.
— А Фред Джонсон?
— Палач еще дождется своего, — сказал Марко. — Ничего не бойся. Война только начинается.
Глава 19
Па
Станция Япет располагалась не на самом спутнике, а на его замкнутой орбите. Строили ее по старому дизайну: два длинных встречно–вращающихся рукава поддерживали жилые кольца. По оси — центральный причал. Огоньки, блестевшие на поверхности спутника, отмечали автоматические станции, занимавшиеся рубкой и колкой льда. По мере приближения к какой–то точке станция, спутник и опоясанная кольцами туша Сатурна за ними на экране сравнялись в размерах. Иллюзия перспективы.
Почти все причалы были заняты древними водовозами, которым прежде тарифы не позволяли снимать урожай со спутника. Теперь платы никто не требовал, и все, кто мог, пользовались открывшейся возможностью. Одни развалюхи–буксировщики поднимались с поверхности, другие садились. Грузовые контейнеры со льдом покрывали корпуса водовозов соляной коркой. Администрация Япета не поддержала Свободный флот Марко и не отмежевалась от них, но и шанса избавиться от прежних, установленных Землей и Марсом строгостей не упустила. Мичо, просматривая сводки диспетчерской, уговаривала себя, что это свобода и вольность, а не «хватай, что плохо лежит, и уноси подальше, пока можно».