Перед вратами жизни. В советском лагере для военнопленных. 1944—1947
Шрифт:
Хорошим был сам лес. Этот сказочный дремучий лес, в котором не было транспарантов во славу Великой Октябрьской социалистической революции.
От нашей землянки узкая тропа вела к заснеженному озеру. Здесь можно было увидеть следы лис и волков. Густой иней лежал на ветвях деревьев, как в волшебном дворце сказочной феи. Никогда еще я не видел такого красивого леса, как этот, сквозь темную чащу которого светились огни города Горького (так в 1932–1990 гг. назывался Нижний Новгород. — Ред.), когда наступала ночь и приходилось
Хорошим был и наш начальник. В первое рабочее утро он разрешил нам остаться в землянке.
— Пока еще слишком холодно! — посчитал он.
И нам не пришлось выходить на улицу, чтобы валить лес. Только после обеда, когда немного потеплело, мы нарубили дров для нашей кухни, состоявшей из двух котлов, которые стояли на улице под навесом.
Начальник разрешил нам самим выбрать себе повара. Он спросил нас, когда мы хотели бы получать хлеб — в обед или вечером.
Как мы позже узнали, наш начальник был ссыльным. Прежде чем получить в свое распоряжение военнопленных, он работал с арестованными и осужденными русскими. Уже пятнадцать лет.
Он жил вместе с нами в большой землянке. С помощью деревянной перегородки он отгородил себе небольшой закуток размером с курятник. Сквозь щели в перегородке можно было наблюдать, как он гасил керосиновую лампу или как его жена сидела рядом с ним и плакала.
С тех пор, как мы оказались в лесу, мы сами стали лучше ладить между собой. В школе мы не проявляли никакого человеческого интереса друг к другу. Здесь же мы смотрели собеседнику в лицо, когда разговаривали друг с другом. Мы рассказывали о прежней жизни, о доме и о том, чему мы радовались. В лесу мы снова стали настоящими людьми.
Конечно, не обходилось и без трений. Но мы быстро улаживали все споры, так как, в принципе, делали общее, полезное дело.
Мы быстро поняли, как надо валить деревья, чтобы выполнить установленную норму. Начальник был чаще всего доволен нашей работой.
И только Юпп, который тогда ждал нас у ворот, только этот человек с самого начала вызывал у нас отвращение.
Юпп был курсантом. Это значит, что он ходил в антифашистскую школу, но был признан слишком недалеким, чтобы после окончания школы его можно было направить активистом в какой-нибудь лагерь для военнопленных. После приведения к присяге его стыдливо сплавили в лес, где он, как конвоир, должен был следить за тем, чтобы никто из заключенных не сбежал.
— Ты вообще не имеешь никакого права нам приказывать! — заявили мы ему, когда как-то раз он попытался командовать нами.
Вначале он пытался уверить нас в том, что ему, как конвоиру, положен специальный паек.
— Прекрасно! — ответили мы ему. — Мы наведем об этом справки! Мы ведь не глупые пленные, которые безропотно позволят тебе жрать наши пайки!
Он находил особую радость в том, что выступал перед нами с докладами, когда на улице было слишком холодно, чтобы работать.
— Эй, ты, заткнись! — доносилось с нар.
Тогда он чувствовал, что задета его честь курсанта.
— Радуйтесь,
Он читал нам вслух статьи о положении женщин в Советском Союзе.
— Да это нас совсем не интересует! — крикнул кто-то.
— Кто это сказал?! — ехидно прокричал Юпп.
Разумеется, никто не признался в этом.
Юпп продолжил чтение. Это было просто ужасно. Но когда он стал давать свои комментарии к прочитанному, нам снова стало весело.
— Как обстоит дело с положением женщин в капиталистических государствах? — сказал он. — Будем откровенны: когда папаша колотил свою старуху, никого это не волновало! Но почему папаша избивал свою старуху? Потому что капитализм эксплуатирует отца семейства!
— Позволь! — включился в разговор один из нас. — Если ты раньше избивал свою жену, то это твое дело. Но я не думаю, что здесь, кроме тебя, есть еще хоть один человек, который поднимал руку на свою жену!
Юпп считал, что большинство из нас были фашистами!
— Только одному черту известно, сколько военных преступников скрывается среди вас! Но и на вас управа найдется! Вы еще попляшете! — грозил нам Юпп.
— Ого! — орали мы. — Нас пока еще не исключили из школы. Берегись, а не то мы проучим тебя, и ты сразу поймешь, кто мы такие!
В темноте Юпп не решался пойти даже в уборную.
И работа в первое время была не такой уж трудной.
Наш начальник становился перед лесом и вытягивал вперед широко разведенные руки. Как генерал, который задает своим войскам общее направление наступления.
— Хорошо! — говорили мы. Затем разбивались на тройки и шли в атаку на полосе шириной около двадцати пяти метров.
Когда нам попадались достаточно высокие деревья, мы спиливали их. Сосны, березы и изредка ольха.
Все в беспорядке летело на снег. Пока нам было поручено только валить деревья. Обрубать сучья и укладывать стволы в штабеля планировали только после 1 января.
Возможно, к тому времени мы снова вернемся в школу!
— Ты веришь в это? — спрашивали реалисты.
Может быть, Ларсену удастся отстоять свое мнение на коллегии преподавателей, и меня одного отзовут назад.
В эти последние декабрьские дни выпало очень много снега. Перед нами широким фронтом раскинулся лес, из которого наши тройки ежедневно вырубали от пятидесяти до восьмидесяти деревьев.
Срубленные деревья громоздились позади нас, образуя настоящие горы. Кроны заметало снегом, покрывало льдом.
— Будем надеяться, что нам не придется убирать здесь! — говорили мы.
Отличным делом был костер, который для обогрева разводили соседние две или три тройки. Каждый день мы переносили кострище все глубже и глубже в лес. Мы собирали еловые ветки, сносили их к костру и усаживались на них. Из-за того что мы не знали, как долго мог продлиться перерыв, все наслаждались каждой свободной минутой. Без спешки и без предвкушения радости.