Перегрин
Шрифт:
— И находиться они будут рядом с землей моих предков! — радостно воскликнул он.
Элисии, которая была на сносях и желала, чтобы я бросил службу на флоте, раз стал таким богатым, я сообщил это уже, как совет ее брата. Мол, я хотел вот прямо сейчас стать латифундистом и зажить спокойно в лоне семьи, но Ганнон меня отговорил. Так что послужу еще немного, пока не окончится война в Африке. Тем более, что спокойствия рядом с женой на последних месяцах беременности точно не обрящешь.
Видимо, Гай Марий написал в письме, которые мы привезли коменданту базу Мизен, чтобы нашу флотилию больше не посылали в Африку, потому что до конца навигации мы мотались в Нарбо-Марциус, отвозили войска и снабжение. Кимвры и тевтоны в том районе напирали, и римляне готовились дать отпор. Поскольку враги были народами сухопутными, морских портов на Средиземном море пока не имели, наша служба протекала уныло, без дополнительных доходов. Судьба словно бы давала нам передохнуть после удачного африканского лета. Что не помешало морякам нашей флотилии дать мне когномен (прозвище), и теперь мое имя звучало Александр Сервилий Тингис. Наверное, чтобы не перепутать с остальными Сервилиями, особенно с нынешним консулом.
В сентябре, пока я был в рейсе, Элисия родила сына. До моего возвращения ребенок был без имени. Это привилегия отца. Я могу признать ребенка и дать ему имя, а могу и не признать, отдать кому угодно или даже убить. Обычно церемония проходит на восьмой день и пиршество длится три дня. Я, пусть и с задержкой по уважительной причине, признал сына, дав ему самое распространенное сейчас латинское имя Гай. У римлян личные имена дают первым четырем сыновьям, а остальным присваивают порядковые номера. Моего сына будут звать Гай Сервилий. Услышав это имя, пусть кто-нибудь усомнится, что это полноправный гражданин Римской республики! Регистрировать детей пока что не надо. Когда сын достигнет совершеннолетия и сменит детскую одежду на взрослую, то будет представлен мной чиновнику в храме Сатурна, где находится городская канцелярия и архив, и занесен в списки граждан Римской республики с указанием имени, даты рождения и социального статуса.
56
Следующая навигация началась с переправки в Нарбо-Марциус теперь уже проконсула Квинта Сервилия Цепиона, принявшего командование над находившейся там армией, и пополнения и снабжения для нее. Само собой, центурион Фест Икций рассказал новому командующему о наших подвигах прошлым летом. Проконсул о них слышал раньше, в том числе и от Ганнона Стритана, который со своим отцом бывал у него в гостях. Магон Стритан пытался на основании захвата Тингиса пробить сыну досрочное получение римского гражданства, чтобы тот смог расстаться с надоевшей службой в военно-морском флоте и зажить в свое удовольствие в имении, купленном на награбленное. Видимо, Квинт Сервилий Цепион не счел вклад моего деверя достойным такой высокой награды. Зато меня на первой же стоянке похвалил.
— Фест Икций рассказал мне о твоей решающей роли во время захвата Тингиса. Молодец! Не зря я рекомендовал дать тебе гражданство! — торжественно произнес он.
— Я помню об оказанной мне чести, и при первой возможности отблагодарю! — заверил в ответ, не подозревая, что эта возможность подвернется очень скоро.
Мы сделали еще одну ходку в Нарбо-Марциус с новобранцами, а потом привезли полный трюм катапульт. Во время выгрузки мне и пришел приказ прибыть с отрядом в Толозу (наверное, будущую Тулузу), недавно восставшую против римлян и опять захваченную Квинтом Сервилием Цепионом с помощью подкупа. Видимо, услышанное о наших подвигах в Африке научило его брать города не только лобовым штурмом с большими потерями. Поскольку послание было лично мне, подумал, что проконсул хочет переправить в Рим свою часть добычи под охраной надежного человека, и, в общем, не ошибся.
Дорога заняла четыре дня. По пути видели галльские дозоры, которые следили за нами, но не нападали. Наверное, боялись нас больше, чем мы их. Толоза располагалась на правом, высоком берегу реки. Это было большое поселение, окруженное рвом и валом с частоколом. Местное население почти всё перебили или продали в рабство, поэтому оба легиона, которыми командовал Квинт Сервилий Цепион, не стали строить каструм, расположились в поселении, немного укрепив его. Часть воинов и пленных как раз занимались сооружением деревянных угловых башен.
Проконсул принял меня в большом прямоугольном доме, напоминающем конюшню из-за того, что от двери до противоположной стены шел длинный холл, по обе стороны от которого находились комнатушки, разделенные тонкими деревянными перегородками. Ни дверей, ни занавесок комнатушки не имели, и, проходя мимо, я имел возможность заглянуть в каждую и убедиться, что там только топчаны. То ли это был родовой дом большой семьи, то ли казарма. В дальней половине холла стоял длинный стол с лавками по бокам. Проконсул сидел у дальней стены во главе стола. Одет был в белую хлопковую тунику с двумя вертикальными пурпурными полосами сантиметров десять шириной каждая, что говорило о принадлежности к сенаторам. Слева от него расположился секретарь — пожилой чахлый мужчина с жидкими, наполовину седыми волосами и слезящимися глазами, которые постоянно вытирал — что-то писавший свинцовым карандашом на папирусе. Справа позади стоял, сложив руки на животе, юный и мускулистый раб-негр в белой набедренной повязке. Квинт Сервилий Цепион ответил на мое приветствие и показал рукой, чтобы занимал место за столом на лавке справа от него. Следующим жестом проконсул отправил секретаря на низ стола. Разговор, видимо, предполагался серьезный, не для лишних ушей. После третьего жеста раб поставил передо мной бронзовый кубок емкостью грамм двести с барельефом в виде лежащей волчицы, у которой сосут вымя два человеческих детеныша, скорее всего, Рэм и Ромул, и наполнил его красным вином, кисловатый запах которого сразу насторожил меня.
— Вино местное, не самое лучшее, — предупредил Квинт Сервилий Цепион. — Ваши суда должны привезти вино из моего имения, жду с нетерпением.
— Караван должен был выйти на день позже нас, так что доберется завтра или послезавтра, — проинформировал я.
— Поскорее бы, а то надоела эта гадость! — раздраженно произнес он и изрядно отхлебнул этой гадости из своего кубка, серебряного, но с таким же барельефом.
— Ты, наверное, слышал, что мы захватили здесь в храме Аполлона несметные сокровища: сто десять тысяч унций (почти три тонны) серебра и сто тысяч унций (две тонны семьсот пятьдесят килограмм) золота, включая золотую статую Аполлона из его святилища в греческих Дельфах, увезенную галлами после разграбления тех мест, — начал проконсул.
— Да, ходят самые невероятные слухи о добыче, которую ты захватил, — подтвердил я. — Мне называли те же цифры, только в либрах (либра равна двенадцати унциям).
— Серебро будет поделено между моими воинами, а золото отправим в Рим, — оповестил он.
— Мне надо будет сопроводить эти сокровища до Рима? — спросил я.
— Нет, и без тебя есть, кому это сделать, — ответил он. — Ты отвезешь только мою долю, и не в столицу, а моему зятю Квинту Лутацию Катулу, претору Дальней Испании, в Гадес.
— С удовольствием выполню поручение! — искренне пообещал я.
— Это еще не всё, — произнес он, понизив голос. — Через несколько дней после твоего ухода отсюда отправится большой караван с золотом. Он пойдет в Массалию (будущий Марсель). Сопровождать караван будут четыре турмы (в турме тридцать всадников) из вспомогательных войск. По пути на этот караван могут напасть и захватить его… — Квинт Сервилий Цепион замолчал, напряженно глядя мне в глаза.
И тут я понял, что именно хотят от меня в благодарность за гражданство.
— Да, могут легко захватить караван, особенно, если охрана будет из провинций Иллирик, Азия или Африка, которая сразу разбежится при нападении, — сказал я, глядя в глаза проконсулу. — Даже знаю место, где это, скорее всего, произойдет — на подходе к реке Роданус. Затем перегрузят на трирему и отвезут, куда угодно, в тот же Гадес, допустим.
— Фест Икций правильно говорил, что ты быстро соображаешь! — улыбнувшись, похвалил Квинт Сервилий Цепион.
— Сколько получат исполнители? — поинтересовался я.