Перегрин
Шрифт:
Во вражеском лагере остались только женщины и дети. Первые спокойно занимались делами по хозяйству, каждая возле своего шатра или шалаша, как будто их мужья сейчас на дружественной пирушке. Дочери помогали им. Сыновья постарше наблюдали за сражением, а младшие сами воевали друг с другом, используя деревянное оружие. На выехавший из леса отряд сперва никто во вражеском лагере не обратил особого внимания, приняв за своих, ведь мы спокойно ехали по дороге, которая проходила рядом с каструмом, приближаясь к крайним вражеским воинам.
Вот мы миновали мальчишек, наблюдавших с бугра за сражением. Я придержал коня рядом с
Дождавшись, когда почти весь отряд перестроится в линию, я взял в правую руку пику, пяток которых мне изготовили в Кадисе перед отправлением в поход. Она была легкой и удобной, длиной всего метра два и с почти полуметровым тонким, но очень твердым, трехгранным наконечником, который пробивал любой доспех: кожу и кольчугу — запросто, а бронзовый панцирь — при очень сильном ударе. Подняв пику над плечом, я ударил шпорами коня, который от неожиданности резко дернулся и возмущенно заржал, и молча поскакал на врага. Мои воины последовали моему примеру.
Несмотря на то, что нас было всего сотен шесть, наш удар был неожиданным и потому нанес значительный ущерб. Почти никто из врагов не успел подготовиться к его отражению. Воины, стоявшие в задних рядах, не сразу поняли, что происходит, за что и поплатились. Я врезался в группу человек из двадцати и начал быстро колоть, не выцеливая. Едва острие влезало в человеческое тело сантиметров на пять-десять, сразу выдергивал и бил следующего. Почти все уколы были в голову или верхнюю часть туловища. Даже если не убивал, с такой раной боец на пару недель выбывает из строя.
Ошарашенные таким коварным нападением, тевтоны и амброны сперва шарахнулись от нас с громкими криками в сторону каструма. Они привыкли воевать по-честному: назначать время и место битвы и там выяснять отношения лицом к лицу. Подлые, коварные приемы цивилизованных народов им были не по нраву. Мы гнались за убегающими и уничтожали их. У меня даже рука заболела, столько ударов нанес. Стоявшие ближе к каструму, услышали шум боя в тылу, а потом и увидели нас, атакующих, и начали перестраиваться, позабыв об атаке. Вперед выдвинулись копейщики. Копья у них длинные, метра три, и с крепкими древками. Бросать на такие коня глупо. Мы добивали убегающих, не приближаясь к вражеской линии. Поняв, что на них не попрем, тевтоны и амброны сами пошли на нас.
Я надеялся, что Гай Марий правильно оценит ситуацию и ударит в тыл врагу. Он не рискнул. Может быть, решил, что это хитрая вражеская уловка, чтобы выманить его армию из укрепленного каструма. Предварительной договоренности ведь у нас с ним не было. Поняв это, я развернул коня и помахал окровавленной пикой в сторону леса, из которого мы выехали, и сам поскакал в ту сторону. Мои воины были проинструктированы перед началом нападения, правильно поняли и выполнили приказ. Позади нас оставались убитые и раненые враги, по самым скромным прикидкам тысячи две с половиной.
Поскакали мои воины не по дороге, а через лагерь, чтобы по пути прихватить добычу. Само собой, интересовало их не барахло, а девки. Мы давно уже в отрыве от дома, изголодались по любви и ласке. Я тоже рванул через лагерь, высматривая добычу. Как назло попадались старухи
Вот тут я и заметил девушку лет четырнадцати, голубоглазую блондинку с двумя толстыми косами, закинутыми на грудь, довольно развитую для такого возраста. В Средиземноморье такие попадаются редко, поэтому меня цепануло, поэтому, закинув щит за спину и переложив пику в левую руку, повернул коня в сторону девушки. Она поняла, что я задумал, рванула в сторону леса. Была бы умнее, нарезала бы круги вокруг шалашей и палаток, мне трудно было бы поймать ее. На прямой дистанции конь бежит быстрее. Догнав девушку, схватил за толстые косы, которые теперь телепались позади. Рывком поднял девушку и положил животом на спину коня перед седлом. Ноги ее свесились с одной стороны, а голова и руки — с другой. Поза, конечно, неудобная, можно вытрясти все содержимое желудка и кишечника, но времени на реверансы не было. К лагерю, позабыв о каструме, с ревом ломились обиженные отцы, мужья и братья, возмущенные таким нерыцарским способом ведения войны.
На своих двоих не догонишь всадника, даже если на коне двое. Мой отряд благополучно доскакал рысью до лесной дороги и дальше поехал трусцой, разобравшись на турмы. Командиры по очереди подъехали ко мне и доложили о потерях. Не хватало восемнадцать человек. Когда и как они погибли, выясним позже. Главное, что мы уничтожили намного больше врагов, захватили добычу и заодно сорвали штурм каструма. Гай Марий, наверное, рад, что отпустил мой отряд.
72
С высоты метров двести и расстояния пара километров лагерь тевтонов и амбронов кажется гигантским муравейником, обитатели которого движутся с такой же, как и муравьи, целеустремленностью в разных направлениях. Значительная их часть пытается прорваться в каструм, который издали кажется жуком в муравейнике. На второй день штурм проходит спокойнее, без вчерашнего огонька. Римляне поверили, что смогут отбиться, стали сражаться отчаяннее, а у тевтонов и амбронов запал сильно сократился.
— Смотри, вон там конница прячется, — показывая рукой направление, шепчет мне Перт, хотя мог бы орать во все горло, все равно бы враги не услышали.
Отряд всадников с тысячу человек расположился в ложбине на юго-востоке вражеского лагеря. Теперь понятно, почему не выставили с юга никакого заслона. Если бы мы сегодня напали с той же стороны, конница отрезала бы нам путь к отступлению.
— Это хорошо, — говорю я. — Ответим им тем же.
Мы с Пертом и еще четырьмя командирами турм возвращаемся к нашему отряду, который расположился севернее тевтонов и амбронов. Я собирался просто напасть сегодня с этой стороны, где нас не ждут, но действия врагов подсказали более интересный вариант. Ведь нет хуже, чем когда засада попадает в засаду.