Перегрин
Шрифт:
Ехавшие впереди нас карробаллисты остановились. Если бы на нас напали, было бы слышно. Скорее всего, добрались до места ночевки. Сегодня раньше, чем обычно, хотя я предполагал, что заночуем в городе Аквы Секстиевы, мимо которого прошли с час назад. Горожане выходили поприветствовать Гая Мария и попросить защиты, но получили отказ, потому что наша разведка донесла, что передовой отряд врага, амброны, расположился в нескольких милях восточнее города. Видимо, мы добрались до вражеского лагеря и решили заночевать по соседству. Для этого консул выбрал высокий холм, один из окружавших большую долину, по противоположной, восточной границе которой протекала речушка. Как донесла разведка, на другом берегу ее и разместились амброны. Склон, обращенный в их сторону, был безлесный, изредка попадались деревца да кусты. Судя по хорошей траве, здесь было пастбище жителей Акв Секстиевых.
Поскольку нам не доверяли такое ответственное мероприятие, как создание каструма, чему мы были не сказано рады, я повел свой отряд к подножию холма, в южную часть долины, где была трава для лошадей. Близость амбронов меня не смущала. Они, в отличие от нумидийцев, ночными атаками не увлекались, а днем мы увидим их издали и примем меры. Тем более, что рядом каструм, набитый легионерами. На всякий случай я выставил усиленные дозоры и приказал лошадей далеко не гонять. Сами расположились на склоне холма, поросшем леском. Мужчины разожгли костры, женщины занялись приготовлением еды.
Я сидел под молодым дубом, раздумывал, дождаться обеда или поехать в Аквы Секстиевы. Город построен возле термальных источников, которые, говорят, помогают от всех болезней. Мое молодое тело пока что было здорово, но не помешает полежать в горячей ванне, расслабиться, скинуть напряжение последних дней.
На заварушку возле речки не сразу обратил внимание. К ней пришла за водой большая группа римских рабов и обслуги, начала наполнять амфоры и кувшины. На противоположном берегу тем же самым занимались женщины-амбронки. То ли кто-то попытался умыкнуть их, то ли просто жесты показывали неприличные и не только жесты, но бабы подняли крик, и прибежали вооруженные мужчины, перебрались вброд через речку, чтобы наказать наглецов. Тем на помощь поспешили легионеры из сторожевого отряда, который стоял у подножия холма. Я думал, амброны вернутся на свой берег реки, и на этом все и закончится. Нет, на помощь им ломанулись все, кто был во вражеском лагере. Увидев это, легионеры бросили строить каструм, схватили оружие и побежали к реке с криками, которые я бы перевел, как «Наших бьют!». Мелкая заварушка начала перерастать в серьезное сражение.
— По коням! — скомандовал я.
Если бы я повел свой отряд прямо на врага, мы бы напали спереди и чуть сбоку. Не самое лучшее решение против воинов, вооруженных копьями. Поэтому я сперва поскакал на юг, к кромке леса, после чего вдоль нее, загибающейся к северо-западу, в сторону места сражения. Я заметил, что между крайними деревьями устроены завалы из сухих веток. Наверное, чтобы не уходил в лес скот, который здесь пасли в мирное время.
Когда мы выехали из-за леса в тылу амбронов, рубилово шло полным ходом. Враги напали всеми силами. Римляне тоже подтянулись почти все и начали биться не врассыпную, как в начале заварушки, а построившись в когорты. Хуже вооруженные и оснащенные, не знающие строя, но более отважные, если ни сказать отмороженные, амброны потихоньку теснили римлян. Поучаствовав во многих битвах, я научился чувствовать тот момент, когда одна из сторон начинает потрескивать, чтобы вскоре хрустнуть беззвучно и рассыпаться на тысячи мелких осколков, которые, позабыв, что они одно целое, ломанутся бездумно в разные стороны. Так вот римляне потрескивали и довольно громко. Еще несколько минут, и амброны разметают их.
— Вперед! — скомандовал я и начал разгонять коня до галопа.
Мы на полном скаку врезались с тыла во вражеские ряды. Мой жеребец сбил с ног несколько человек своей мощной грудью, защищенной металлической пейтралью, а мое длинное тяжелое копье пронзило насквозь двоих и вдавило их в плотные ряды амбронов. Оно не сломалось, но выдернуть из трупов не смогу, поэтому освободился от копья. Дальше орудовал саблей, пожалев, что не заказал и не взял с собой шестопер. Шлемы почти у всех кожаные, у многих даже без железного каркаса, против таких шестопер был бы самое то. Сёк саблей коротко и часто, расчищая пространство возле себя и подгоняя коня вперед, в гущу людей. В давке амброны не могли развернуться и ударить в полную силу копьем. Впрочем, наконечники их копий были из мягкого железа, с неприятным скрежетом скользили по доспехам коня и моим, не причиняя вреда. Разве что синяков наставят.
Видимо, подбодренные нашим ударом римляне воспряли духом и усилили давление, потому что амброны начали пятиться, а кое-кто без стыда и зазора разворачивался и устремлялся к реке и дальше. Я сек их саблей, пока не увидел впереди стену щитов легионеров, которые в ногу медленно надвигались на меня. Развернув коня, погнался за убегающими врагами. Чем больше перебьем их бегущими, не сопротивляющимися, тем легче будет в следующем сражении, когда подойдут их основные силы.
Речушка оказалась глубиной по брюхо коню. Пересекая ее, промочил сапоги и остудил вспотевшие ноги. На противоположном берегу увидел двух всадников из своего отряда, которые догоняли бегущих амбронов. Во время сражения мне часто кажется, что остался один, что рядом нет никого из соратников. Умом понимая, что это не так, каждый раз сердцем радуюсь, когда обнаруживаю кого-нибудь рядом. Поравнявшись с ними, продолжил убивать врагов, пока не оказался среди шалашей, где какая-то баба лет сорока с распущенными волосами и топором в руках сперва зарубила удирающего амброна, а потом кинулась на меня. Я ударил жеребца шпорой в правый бок, заставив шарахнуться от нее, и рубанул бабу по правой кисти, заставив уронить топор. После чего развернул коня и трусцой поскакал к реке, объезжая когорты, которые строем пересекали речушку. С бабами есть кому и без меня воевать.
На противоположном берегу стояла группа всадников — Гай Марий со свитой. Они с радостью на лице смотрели на свои когорты и разбегающихся врагов. Приятно ведь, когда победа сама падает тебе в руки.
Я приблизился к Гаю Марию, козырнул по правилам советской армии и произнес, улыбнувшись:
— Поздравляю с очередной победой, консул!
— С нашей общей победой! — поправляет он. — Если бы ты не атаковал амбронов, моим воинам было бы труднее справиться.
Я не стал говорить, что стало бы с его воинами, не помоги мы. Или Гай Марий и так все понял, или объяснять бестолку, только высокопоставленного врага наживешь.
— Ночью будь наготове. Мы теперь не успеем достроить каструм, и, если враг нападет, потребуется помощь твоего отряда, — приказал консул.
И про то, что амброны — не нумидийцы, я тоже не стал говорить. Пусть пребывает в уверенности, что мы будем бодрствовать всю ночь ради спасения его легионов.
— Будет сделано! — бодро пообещал я и поехал к тому месту, где мы врубились в амбронов.
Свое копье нашел не сразу. После того, как отсюда ушли воины, поле стало выглядеть по-другому. Убитых уже шмонали солдаты из вспомогательных войск, слуги и рабы. Мои бойцы шуганули их, принялись сами собирать трофеи. Уверен, что прихватят и много чужого. Они заслужили.
Ирма ждала меня, смотрела таким восхищенным взглядом, что я почувствовал себя мальчишкой на первом свидании. Подозреваю, что из-за таких взглядов и случаются все войны на земле. Когда подъехал к костру, на котором в трофейном котле со скифами на боках варилась густая похлебка, Ирма взяла у меня копье и щит, потом помогла снять доспехи.
— Снимай и штаны, они в крови, простираю, пока не засохла, — потребовала походная жена.
Я отдал Ирме кожаные штаны, надел шерстяные и опять сел отдохнуть под дубом, прислонившись спиной к стволу. Радость победы, конечно чувствовал, но как-то не очень ярко. Старею, наверное…
74
Военный совет проходил в шатре консула. Хотя снаружи было светло, разговаривали при свете масляных ламп, потому что вход был плотно задернут. Видимо, исходили из принципа «Если мы никого не видим, значит, нас никто не слышит». Караул у входа уж точно будет в курсе всего, о чем мы будем говорить, и передаст сослуживцам. За столом сидели Гай Марий, легаты легионов и префект каструма. Трибуны лактиквалии (вторая по значимости должность в легионе), введенные Гаем Марием и имевшие по две широкие пурпурные полосы на тунике, что говорило об их принадлежности к сенаторскому сословию, и трибуны ангустиквалии (третья по значимости должность), имевшие тонкие пурпурные полосы сословия всадников, стояли возле стола. Среди стоявших был и я. То есть, меня неофициально признали равным старшим офицерам римской армии, как минимум, принадлежавшим к всадническому сословию.