Персональное чудовище
Шрифт:
— Спокойной-ночи-спасибо-за-вечер-до-свидания-Сереже-привет-спасибо-что-подвезли! — и выскочила из машины. За спиной услышала мягкий хлопок двери, трель сигналки, затем чеканные шаги, и прибавила шаг. Дима, даже не ускоряясь, легко преодолел расстояние между ними и зашагал рядом.
— Дмитрий Алексеевич, тут опасно оставлять машину, еще там Серёжа спит… — промямлила Соня.
— Я закрыл ее, не переживай.
— А как же вы это…обратно, до машины? Тут так темно…
— Да уж как-нибудь, короткими перебежками да твоими молитвами, Соня, — хмыкнул он в ответ.
Соня шла на ватных ногах
Ой, господи, да кого она обманывает! Это от нее можно ждать чего угодно рядом с Дмитрием Алексеевичем!
Куда запропастились ключи? Черт-те что творится у нее в бауле! Если бы в ее сумку высадился отряд обученных десантников, то через минуту они с кровавыми слезами на глазах признали бы крах поисковой операции!
Но вот пальцы нашарили холодный металл, который казался просто ледяным в горячих пальцах, а Соня остановилась у подъезда, развернулась к Диме и забормотала:
— Спасибо, вот, я уже пришла. Вот мой подъезд. Вы идите, если что, я посмотрю, чтоб вы дошли…
— Заходи, — тихим ровным тоном прервал ее лепет Дима, наступая и тесня к двери, и при свете неоновых рекламных щитов Соня увидела, как горят его глаза.
Свет на этажах не горел уже через неделю после постройки дома, так что никто и никогда не видел нутро подъезда при ярких лучах. Ну и слава богу, а то Соня умерла бы со стыда от того кошмара, что тут творится. Если амбре стоит такое, что глаза щиплет, страшно представить, из каких источников это амбре доносится!
Они остановились у лестницы, и Дима по-джентльменски, галантно так, взмахнул рукой, пропуская Соню вперед, на что она замотала головой:
— Только после вас, Дмитрий Алексеевич.
Тогда Дима наклонился к Соне, и прошептал ей прямо в губы:
— Я все равно буду сзади, Соня.
Хорошо, что темнота скрыла ее румянец, который выглядел как свекольные разводы на высоких скулах. Подтекст сказанного был такой явный, что сердце Сони поскакало вперед хозяйки, а дыхание шумно и горячо ходило в легких, пока она поднималась по бетонным ступеням и чувствовала голодный взгляд мужчины на своей пятой точке. Дима даже приотстал еще на пару ступенек, чтобы уж точно рассмотреть в сумраке сведенные вместе округлости и каждую по-отдельности, покачивающиеся в такт движению…
Подойдя к обшарпанной двери квартиры, Соня пыталась всунуть дребезжащие в непослушных пальцах ключи в скважину. Дима стоял сзади, как он и обещал. Но стоял он так близко, что Соня чувствовала его горячее дыхание у себя на макушке, и настойчивое давление возбужденного органа на пояснице.
Теплые пальцы Димы забрали ключи из рук Сони, и сразу же вставили в замок. «Вот эта меткость», восхитилась Соня, и жар пронесся по ее и так пылающему лицу. Тихий щелчок проворачиваемого замка полоснул молнией по напряженному телу. Соня чувствовала надвигающуюся неотвратимость дальнейшего, и знала, что не может ничего сделать.
Нет, не так. Она не хочет ничего делать.
— Соня, — просипел Дима, уткнувшись носом в ее шею и сатанея от ее сладкого, порочного и при том же невинного запаха мягкого тела, которое сейчас
— Не надо, — прошептала Соня отчаянным ломким шепотом, утыкаясь лбом в дверь, когда рука Димы спустила сумку с ее плеча, и та с глухим стуком упала на пол.
— Что не надо? — тихо спросил Дима, тесня ее к двери своим мощным горячим телом. — Сонь, о чем ты? — невинным тоном спрашивал Дима, чуть опускаясь вниз, чтобы упереться каменным стояком не в поясницу Сони, а аккурат между туго сведенных половинок ягодиц. Именно так, как он и мечтал, пока Соня поднималась перед ним по лестнице.
Соня сдавленно охнула от такой резкой атаки и постаралась отодвинуться от Димы. Но тот стиснул ее мягкие бедра, подбирая их под себя, выпячивая аппетитный зад так, чтобы напряженные половинки раскрылись, и сладкая ложбинка меж ними оказалась шире. Еще шире, так как его удлиненный бугор вряд ли влезет в эту узкую расщелину.
— Нет, нет, нет, — залепетала Соня, упираясь руками в дверь и пытаясь оттолкнуть Диму. Но чем сильнее она отталкивала его напряженным задом, тем сильнее впечатывалась в него. И даже сквозь слои одежды чувствовала, как горячий стальной ствол устраивается в промежность между округлых половинок.
— Что нет, Соня? — прохрипел Дима, фиксируя нужный ему угол наклона тела и уровень попки Сони. — Что ты пытаешься мне запретить, а? — прошипел он сквозь зубы и качнул бедрами.
Бл…! Твою ж …! Еб… в …! Тысячи самых грязных матов летало в пульсирующем алчной похотью мозгу Димы, когда он ощутил, как упругие мышцы ягодиц Сони обхватили его ствол плотно и тесно.
— Не-е-е-ет… — запищала Соня, упираясь лбом в дверь.
— Да-а-а. Со мной — всегда да-а-а, — прохрипел Дима, держась из последних сил, чтобы не задрать сарафан, разорвать промокшие трусики Сони, уткнуться тугой головкой во влажный горячий вход. И одним мощным ударом не вдолбиться в Соню так, чтобы она на веки вечные забыла слово «нет»!
— Я не хочу-у-у… — простонала Соня, когда Дима еще раз качнул бедрами.
— Точно? — рвано оскалился Дима, еще сильнее втираясь между ее ягодиц. — Ты уверена, милая? — прохрипел Дима, толкаясь еще. Затем еще и еще.
Тело Сони взмокло, пот катился по спине и между грудей. Твердой рукой Дима заставил ее прогнуться в пояснице, упираясь ягодицами ему в пах, а лицом в дверь. И теперь от каждого его резкого рваного толчка Соня упиралась лбом в дерево. Но она совершенно этого не замечала. Она была сверхвозбуждена и воспалена, кровь кипящей лавой носилась по венам, приливая острыми прострелами возбуждения в пульсирующем лоне.
Дима убыстрял темп выпадов, вбиваясь все сильнее и мощнее в узкую расщелину. Он чувствовал, как из набухшей головки выходит смазка и марает боксеры. Но Дима уже не мог остановить этих похотливых трении, этих убыстряющихся движении. Он наклонился чуть вперед, обхватил ладонью грудь Сони, налившуюся и горячую, тяжело подрагивающую от его грубых толчков, и с силой стиснул в пальцах мягкую плоть.
Соне было плевать, что ее стоны могут услышать соседи. В этом похотливом недослиянии она потеряла голову, и лишь первобытные жалобные стенания срывались из ее искусанных губ, которым Дима вторил глухим рычанием и сдавленными стонами.