Персональное чудовище
Шрифт:
— Софья, спасибо тебе.
— Ну что вы…
— Нет, это очень важно для меня. Я никогда ни с кем об этом не говорила. Ирисовы слишком впечатлительны, а болтать попусту со старыми подругами о делах семейных — не в моих привычках. А вот ты… Как-то душа у меня лежит к тебе, Сонечка, — с теплотой улыбнулась Вероника Степановна. — И на душе полегчало после разговора. Словно груз тяжелый сняла, и дышать легче. Вот только боюсь, что я на тебя переложила половину того, что испытала сама. Прости меня, Соня.
— Вероника Степановна! — смогла только воскликнуть Соня и крепко-крепко обняла пожилую женщину, не в силах передать словами благодарность за то, что именно ей открыли душу, доверили
Они еще поболтали с полчаса, и Вероника Степановна стала собираться.
— Мне в дорогу завтра, надо мальчикам наперед что-нибудь приготовить, чтоб было, чем питаться. Жаль, Соня, вы им не можете готовить, — невинно добавила Вероника Степановна, но Соня заметила, как дернулись уголки женских губ.
— Да, — пробормотала Соня словно самой себе. — Очень жаль…
Соня оплатила счет, не смотря за протесты Вероники Степановны. Затем проводила до подъехавшей, с Вовой за рулем, машины. Крепко обняла Веронику Степановну, и та прошептала в волосы Сони горячим дыханием:
— Соня, ты знай, что теперь тебе всегда есть, куда вернуться в столице. В любое время.
Глаза Сони подозрительно защипало, и они еще крепче обнялись. Вероника Степановна поцеловала ее в лоб, села в машину и уехала.
А Соня еще долго стояла под палящим солнцем, у оживленной дороги, вдыхая заполненный выхлопными газами городской смог.
Но ни жаркие лучи, ни пыл от плавленого асфальта, ни духота от пролетающих мимо автомобилей, не смогли согреть ее вздрогнувшую от мороза душу, пока глухой голос Вероники Степановны снова и снова рассказывал страшную историю прямо в изливающееся болью сердце Сони.
Глава 16
— Боже, ну вы и шалунишка! — тонкий смешок.
— …бу-бу-бу-бу-бу-бу… мхм-хмх…
— Ох, прекратите, умоля-я-яю! — очередное хихиканье, которое, конечно же, на самом деле просит собеседника не останавливаться.
— …бу-бу-бу-бу-бу… м-м-м-м-м…бу-бу…
— Ну-у-у, вот посмотрите, я аж раскраснелась вся, как помидор! А все из-за вас, мистер!
Очередной заливистый смех.
Соня отвлеклась от перевода, вздохнула и покачала головой. Наверняка очередной курьер, которого Линда пытается раскрутить на номер телефона или на чашечку кофе. Вот только странно, обычно курьеры так надолго не задерживались, а вылетали из офиса, словно их огненной плетью погоняют. Неужели у ее начальницы появился ухажёр? Соне даже стало интересно посмотреть, кто так веселит Линду, вот уже целых семь минут…
Но Соня оглядела стол, заваленный бумагами, и отказалась от этой идеи. У нее не было времени даже на обед, только успевала перекусить сэндвичем за столом, да запить колой. Столько работы накопилось! А копилась эта работа из-за самой Сони. Она, которая всегда так внимательно и ответственно подходила к любому делу, за которое бралась, в последнее время стала совершенно растерянной, рассеянной, задумчивой. То заказ не помнит выслала или нет, то ручки все теряет, то сидит с полчаса, прикусив кончик карандаша и уставившись в пустоту.
Конечно, как всегда, причиной такого ее состояния и объектом всех ее дум был Дима.
Слова и голос Вероники Степановны крутились в голове, с каждым разом окрашиваясь в тёмные и тёмные сумрачные тона. С каждой минутой Соня окуналась все глубже и глубже в тот кошмар, через который прошел Сережа. У нее было такое ощущение, словно душа ее стонет и мается, и страдает за мальчика.
Может, потому Соня и привязалась так сильно к ученику, что чувствовала его одиночество на каком-то подсознательном нематериальном уровне, где не нужны слова, чтобы почувствовать
Иногда Соня поднимала взор к черному небу, и этот иссиня-чернильный цвет напоминал цвет волос ее матери — Кристины. И глядя в нескончаемые просторы неба, бесконечные в своей долготе и широте, Соня надеялась, что все же матушка иногда поглядывает на свою дочь, а может даже подмигивает ей звездами, и каждый тусклый отблеск светил Соня принимала за знаки, что мама все-таки смотрит на нее. А может, даже в чем-то и гордится. И при каждом своём поступке, в становлении характера, в принятии решений Соня старалась сделать так, чтобы хоть кто-то ею гордился, тем более покойная мать. Соня старалась быть доброй к страждущим, вежливой со взрослыми, не допускать плохих пожелании и мыслей по отношению к кому-либо. Может за это ее мама гордилась бы своей дочерью?
Хотя, когда Соня вспомнила события последнего времени, все, что она творила с женатым мужчиной, краска стыда и удушающее чувство вины топили ее в тинных водах безысходности.
Во время ужина с Сергеем и Димой Соня давала клятву навсегда закрыть для Димы свое сердце. Но как это сделать, если створка уже распахнута, а чувства своевольным непослушным ветром залетают внутрь, заполняют ее, наполняют легкие воздухом, а из головы выветривают все здравые мысли? Но как это сделать, если тот, кого выбирает сердце — самый достойный кандидат, из всех, кого Соня знала и когда-либо узнает? Как захлопнуть свое сердце перед таким мужчиной — сильным, волевым, все еще глубоко страдающим, что не уберёг своего ребенка от беды? Это его страдание иногда читалось в бездонных золотых глазах, в быстрых взглядах на сына, которые Дима кидал, словно убеждаясь, что вот он сын — рядом, ничего с ним не случилось, а все что было, то прошло, и надо стараться чтобы такого больше не повторилось.
Но, в то же время, как открыть свое сердце тому, кто принадлежит другой перед законом и людьми?
Тысячи и тысячи вопросов без ответов бились и завывали в голове Сони за последние дни. А после разговора в Вероникой Степановной эти мысли не перестали взрываться в мозгу Сони, но к ним теперь еще присоединилась боль, глухая боль и сожаление, что все это случилось с Сергеем.
Соня не осуждала Алену за ее поступки, ни в коем случае. И не потому что Соня не знает почему, как и зачем все случилось в ту кошмарную ночь. Соня не осуждала потому, что ей было все равно на Алену. Впервые в жизни Соня встретила человека, к которому не испытывала никаких чувств, ни положительных, ни отрицательных. Алена пребывала в ее мыслях только благодаря Диме и Сереже. А не будь их, даже страдания Алёны, как матери, вряд ли задели бы сердце Сони, какой бы жалостливой и добросердечной она ни была. Может причина в том, что Алену невозможно было представить без семьи. И вовсе не потому что они единое целое, вовсе нет. А потому, что, представив Алену без семьи, невозможно представить ее, как человеческое существо. С настолько чёрствым сердцем, циничным взглядом и подлыми поступками, такой человек не заслуживал ни понимания, ни даже внимания.