Персы и мидяне. Подданные империи Ахеменидов

Куликан Уильям

Эта тенденция особенно явно проявляется в подношениях данников. Хотя некоторые из них предлагают исконные продукты своих стран – лошадей из Киликии или хлопковые шарики из Гиндуша, другие несут художественные ахеменидские металлоизделия, выполненные в стиле, наверное широко распространенном по сатрапиям. Эти изображения, таким образом, доносят до нас вид очень важных изделий, представляющих ахеменидские ремесла. Неизвестно, находились ли мастерские, производившие такого рода работы в ахеменидском стиле, по всей империи, но распространению ахеменидского вкуса способствовали, вероятно, два фактора. Во-первых, предрасположенность персидских чиновников к путешествиям, в которые они брали искусно сделанные предметы снаряжения и столовые принадлежности, а также, вероятно, обученных в Персии мастеров. Во-вторых, наем по всем странам ремесленников для работы в Персеполе, собиравшем их отовсюду. Ремесленники возвращались в родные места, досконально усвоив международный стиль.

С искусством скульптора тесно связано ремесло гравера по печатям, и значительное число ахеменидских цилиндрических печатей ясно указывает, что единство стиля не было достижением лишь одних скульпторов. На многих ахеменидских печатях копируются ассирийские темы: царь охотится на львов с колесницы или пешим с луком и стрелой – и та и другая тема – излюбленные в иконографии месопотамских царей. Но теперь царская охота наделяется религиозным и космическим значением; царь выслеживает зло или преследует символически представляющих созвездия зверей, поддерживая периодичность времен года. Часто царь охотится на кабанов, и эта тема остается предпочтительной для царского художника в эпоху Сасанидов. Несколько цилиндров изображают диск Ахурамазды, расположенный между геральдическими животными, или иначе, следуя древней хурритской манере, в виде большого крылатого диска, поддерживаемого двумя быками-демонами. Иногда эти цилиндры, видимо, ссылаются на исторические события; на них изображаются битвы между персидскими и фракийскими пехотинцами (рис. 50) и процессии финикийских или египетских пленников, но датировать точно можно лишь немногие печати. Приблизительно 36 печатей датируются по своим надписям в терминах лет царствования и относятся к периоду от тридцать второго года Дария I до шестнадцатого года Артаксеркса III. Некоторые из них имеют трехъязычные клинописи, но очень многие печати, использовавшиеся торговцами и чиновниками, несут на себе арамейский или финикийский шрифт.

Второй класс печатей, выполненных в форме круглых штампов, ставит художественную проблему. Несмотря на то что на многих изображены приблизительно такие же композиции, что и на цилиндрах, хотя и без царских тем, также многочисленны печати с вырезанными одиночными фигурами в греческом стиле. До сих пор точно неизвестно, являются ли печати этого типа работами греческих резчиков, проживавшими в Персии, или опытных персидских художников, у которых греки научились этой технике. В целом, однако, поскольку греческие у них именно одежда и черты лиц, тогда как фигуры в большинстве случаев изображены в восточном стиле, вероятность того, что они произведены школой резчиков из Малой Азии, нельзя исключать.

То, чего недостает ахеменидскому искусству в оригинальности и выдумке в печатях и других изделиях малых ремесел, оно компенсирует высоким техническим мастерством. Последние годы принесли на рынок античности впечатляющее число новых находок, превосходно сохранившихся и поражающих своим совершенством: украшенные орнаментом металлические чаши и вазы, амфоры с носиками в ручках, риты, или рога для питья, металлическая гарнитура для мебели, декоративные украшения, резные каменные кубки, статуэтки из лазурита, стеклянные изделия и текстиль. Кроме самой Персии, новые образцы обнаруживались в Греции, Турции, Вавилонии, Сибири, на Кавказе и Алтае, дополнив известные изделия из Египта, Палестины, Сирии и Пакистана. Большинство из них – настольные изделия золотой и серебряной торевтики, искусства, в котором Ахемениды особенно выделялись.

Богатство персидских обеденных сервизов производило глубокое впечатление на греков и особенно на умеренных спартанцев, чей полководец Павсаний после сражения при Платее приказал устроить пир как в спартанской, так и в персидской манере, с использованием царского шатра и трофейных приборов персидских военачальников. Таково было ослепительное великолепие изобилия чаш, лож и экзотических блюд персидского стола, что Павсаний, созвав своих генералов, воскликнул: «Мужи Эллады, я созвал вас, поскольку жажду показать глупость вождя мидян, который, имея такое вот снабжение, как вы видите, пришел сюда, чтобы отобрать у нас столь скромную провизию». Это была посуда, из которой персы пили у себя на родине прославленное ширазское вино. На некоторых табличках Персеполя упоминаются виноторговцы и давильные прессы, и имеются свидетельства, что вино ширази было знаменито даже тогда, хотя Страбон пишет, что цари Суз пили вино галубион из понтийского винограда, выращенного в сирийском Галване. Следовательно, между любителями вина и работниками по металлу возникли благоприятные отношения.

Судя по табличкам из сокровищницы и надписям дворца, главным образом именно египтяне нанимались вместе с мидянами для выполнения работ по золоту и серебру. На самом деле для обработки в Сузах серебро привозили из Египта, а золото – из Бактрии и Сард. Сарды контролировали греческие золотые прииски на острове Тасос и реке Пактоле, Бактрия – недавно открытые запасы золота в Сибири, уже эксплуатируемые скифами. Египетское влияние на ахеменидскую торевтику можно проследить несколькими специальными способами, но до сих пор никаких точных и прямых предшественников ахеменидских неглубоких чаш для питья с лепестковым рифлением и яйцеобразными выпуклостями в Египте не обнаружено. Идея о серебряной посуде для вина принадлежала египтянам, и образцы неглубоких чаш для питья в форме цветков лотоса широко распространены в Египте с эпохи XVIII династии, но неглубокие бронзовые чаши с радиальным рифлением обнаружены в Сузах времен ранних династий и имелись в ассортименте Луристана. Хотя фаянсовые чаши с радиальными стеблями лотоса известны с эпохи XXV династии, по-видимому, за пределами Египта произошли события, приведшие к увеличению промежутков между лепестками и формированию яйцеобразных выпуклостей. Вероятно, египетские мастера по серебру, работавшие в Персии, объединили египетскую чашу с цветком лотоса с рифленой иранской чашей. По технике с чашами тесно связаны круглые фляги с загнутыми наружу ободками и цветами лотоса, покрывающими корпус. Эта форма обнаружена на серебряной посуде XXV династии и в кладе серебряных изделий XIX династии в египетской Телль-Басте, состоящем из фляг с ободками и кувшинов для вина, имеющих шаровидные рифленые корпусы и ручки в форме прыгающих козлов. Именно с них Ахемениды скопировали ручки своей посуды, выполненные в виде животных, но в настоящее время существует значительный временной интервал между персидской посудой и ее египетскими прототипами. Хотя с вероятностью высокой степени зависимости от египетского стиля мы не можем сейчас указать примеры египетской торевтики VI в., которые могли быть посланы в Персию. Как фляга с ободком, так и неглубокая чаша для вина обнаружены среди ассирийской керамики эпохи Саргона, и, несомненно, они были распространены в виде металлоизделий в Месопотамии до времени Ахеменидов.

Звериный стиль – это общая проблема, стоящая перед всяким обсуждением ахеменидской металлургии. В отличие от скульптуры малые искусства металлообработки, по-видимому, не изменялись в течение долгого периода, чтобы в конце концов раствориться в стилях античного мира. Почти все изделия невозможно датировать. Однако поскольку теперь у нас появились ценные работы из Зивие, принадлежащие доахеменидской эпохе, и замечательно сохранившиеся экземпляры из Хамадана, мы в состоянии увидеть значительную эволюцию и непрерывность стиля и можем оценить тесные связи между малыми искусствами Ассирии и ахеменидской Персии более точно, чем это сделали в 1938 г. авторы «Исследования персидского искусства» под редакцией Попа. Теперь не кажется неразумным предположение, что большее приближение стиля изделия к Зивие означает принадлежность к более ранней эпохе, а находки из Хамадана, поскольку они происходят из старой столицы Мидии, отражают архаическое мидийское искусство, предшествовавшее ахеменидскому искусству. На другом конце шкалы времени ахеменидский звериный стиль поглощается ионийскими и крымско-греческими орнаментами IV в. до н. э., а еще позднее, в III в., эволюционирует к скифо-сарматским стилям Южной России. Таким образом, появляется полезная полярность, имеющая некоторую вероятную, но неопределенную хронологическую ценность.

Теперь можно видеть, что стилизованные узоры шерсти, формально обрисованные мускулы и изогнутые шеи изображенных животных в камне и металле взяты от быков и львов с поджатыми конечностями, на спинах которых стояли урартские боги, как на четырех бронзовых статуях, бывших когда-то, как продемонстрировал Барнетт, частью огромного трона из Топрак-Кале на Ване. Бронзовый лев из Анзавура на Ване является прямым прообразом, даже по своим пропорциям, львов-рит из музея Тегерана и Метрополитен-музея (см. ниже). То же складчатое ухо, сморщенный нос и воротник шерсти вокруг морды. Даже стилизованные в форме «колокольчиков» очертания вытянутых передних лап. Очевидна взаимосвязь грифона с ритона из Галереи Бейелера с грифонами Урарту и Зивие, и, вообще говоря, Ахемениды, отдавая предпочтение животным с поджатыми ногами и чудовищам составной формы, кажется, следовали не ассирийским, а в большей степени урартским вкусам (рис. 32). Чудовища грифоны и рогатые львы были характерны для Урарту, и хотя урартские животные обычно не имеют крыльев, крылатые львы представлены на нескольких гравированных бронзовых пластинах из Алтын-Тепе с озера Ван. Мы пока не можем проследить подробно передачу этого звериного стиля через мидийское искусство, но распространение урартского влияния на маннейскую и мидийскую территории очень заметно в кладе Зивие. Совершенно ясно, что именно мидянам, следовавшим луристанской идее, ахеменидское искусство обязано характерным соединением спинами происходивших из Урарту зверей, поскольку этот мотив можно проследить вплоть до ранних печатей в Сузах. На самом деле, однако, двойные протоми животных в малых искусствах распространены вовсе не так широко.

Три чаши для питья с двойными ручками в анималистической форме и с фризами с животными, таким образом, по-видимому, принадлежат к самым первым образцам ахеменидской торевтики. Это, вероятно, мидийская посуда, и, поскольку мы имеем дело с единственными сохранившимися экземплярами сокровищ, прославивших Экбатану еще до строительства Пасаргад и Персеполя, нам следует рассмотреть их детально. Вероятно, самая ранняя из них – двуручная золотая чаша из коллекции Кеворкяна, которая, как сообщают, происходит из Луристана. Ручки выполнены в форме тонких львов, чьи тела украшает инкрустация из драгоценных камней. На корпусе сосуда имеется вставка из двух пар львов, расположенных боком, но каждая пара имеет общую, повернутую фронтально голову в высоком рельефе. Хотя эта идея полностью нехудожественна, нет никакого сомнения, что все изделие в целом происходит от искусства Зивие и кубков Амлаша, поскольку тема львов-близнецов с общей головой встречается в Зивие, на пластинах для одежды из Хамадана и на некоторых луристанских бронзах. Узор из рельефных полос на крестце каждого льва похож на рельефно изображенные ребра двуглавых горных козлов, образующих ручки уникальной двуручной чаши из Художественного музея Цинциннати. Она также имеет фриз, но с крылатыми львами, так как они ближе ко львам из Зивие, чем к представленным на чаше Кеворкяна. Изображение львов и бордюра из вееров-пальметт на чаше из Цинциннати очень близко к узорам на пластинах из Зивие и золотой мидийской пластинке из Британского музея. В отличие от чаши Кеворкяна, покрытой простыми горизонтальными рубцами, чаша из Цинциннати имеет неестественный орнамент из яиц и языков, более резко выраженный, чем на любом предмете с орнаментом из Египта, но похожий на поздние золотые чаши для питья из Хамадана. Ручки в виде двуглавых козлов уникальны.

У третьего двуручного сосуда из серебра, хотя и являющегося, вероятно, мидийской работой, значительно приглушен дизайн, и в этом он ближе подходит к тому, что мы знаем как собственно ахеменидский стиль. Два вздыбившихся быка, образующих ручки, имеют, однако, отчетливо урартские черты и безусловно выполнены гораздо раньше любых заслуживающих сравнения ахеменидских животных. Кажется вероятным, что эти три мидийских сосуда хронологически следует расположить в том порядке, в котором они были здесь описаны. Они демонстрируют нелегкое продвижение вперед от резкого стиля и несбалансированной композиции к чему-то более приятному для глаз и более цельному. Когда примеры того, что мы можем назвать индийским искусством, так немногочисленны, подобная аргументация общего характера, конечно, подвержена критике. Если сравнение с искусством Зивие имеет ценность, то мы, вероятно, можем поместить все эти сосуды между 620-м и 550 г. до н. э.