Пертская красавица (ил. Б.Пашкова)
Шрифт:
пев крушение?
– Вам осталось самое драгоценное, что дано человеку, –
сказал Двайнинг, и со страстью в голосе, как называет
влюбленный имя своей повелительницы, он добавил одно
лишь слово: – Месть!
Раненый приподнялся на ложе, с волнением ожидая,
как разрешит свою загадку врач. Услышав разъяснение, он
снова лег и, помолчав, спросил:
– В какой христианской школе ты усвоил такую мораль,
добрый мастер Двайнинг?
– Ни в какой, – ответил врач, – потому что, хоть ей и
учат тайным образом в большинстве христианских школ,
открыто и смело она не принята ни в одной из них. Но я
обучался ей среди мудрецов Гранады, где пламенный ду-
шою мавр высоко поднимает смертоносный кинжал,
обагренный кровью врага, и честно исповедует учение,
которому бледноликий христианин следует на деле, хотя из
трусости не смеет в том признаться.
– Ого! Ты, значит, негодяй более высокого полета, чем
я думал, – сказал Рэморни.
– Возможно, – ответил Двайнинг. – Самые тихие воды –
самые глубокие, и самый опасный враг – это тот, кто не
угрожает, а сразу наносит удар. Вы, рыцари и воины, идете
прямо к цели с мечом в руке. Мы же, ученые люди, под-
бираемся к ней бесшумным шагом и окольной тропой, но
достигаем желаемого не менее верно.
– И я, – воскликнул рыцарь, – кто шагал к мести одетой
в сталь стопой, пробуждая громовое эхо, я должен теперь
влезть в твои комнатные туфли? Ничего себе!
– Кто не располагает силой, – сказал коварный лекарь, –
должен добиваться своей цели хитростью.
– Скажи-ка мне откровенно, аптекарь, к чему ты учишь
меня этой дьявольской грамоте? Зачем ты меня подбива-
ешь быстрее и дальше идти дорогой мести, чем сам я, как
думается тебе, пошел бы ею по своему почину? Я куда как
искушен в мирских путях, аптекарь, и знаю, что такой, как
ты, не проронит слова впустую и зря не доверится такому,
как я, если опасное доверие не сулит ему кое-что продви-
нуть в его собственных делах. Какой же выгоды ждешь ты
для себя на пути мирном или кровавом, который могу я
избрать в данном случае?
– Скажу вам прямо, сэр рыцарь, хоть не в моем это
обычае, – ответил лекарь, – в мести моя дорога сходится с
вашей.
– С моей? – удивился Рэморни, и в голосе его прозву-
чало презрение. – А я полагал, моя для тебя проходит на
недосягаемой высоте. Ты метишь в своей мести туда же,
куда и Рэморни?
– Поистине так, – ответил Двайнинг, – потому что чу-
мазый кузнец, чей меч вас изувечил, часто обращался со
мной пренебрежительно и обидно. Перечил мне в совете,
выказывал презрение своими действиями. Его тупая, жи-
вотная храбрость – живой укор человеку такого тонкого
природного склада, как у меня. Я боюсь его и ненавижу.
– И ты надеешься найти во мне деятельного пособника?
– сказал Рэморни тем же надменным тоном, что и раньше. –
Знай же, городской ремесленник стоит слишком низко,
чтобы внушать мне ненависть или страх. Но и он свое по-
лучит. Мы не питаем злобы к ужалившей нас змее, хоть и
можем стряхнуть ее с ноги и раздавить пятой. Мерзавец
издавна слывет удалым бойцом и, слышал я, домогается
благосклонности той самонадеянной куклы, чья прелесть,
сказать по правде, толкнула нас на столь разумное и бла-
говидное покушение… Дьяволы, правящие нашим доль-
ним миром! По какой подлой злобе вы решили, чтобы руку,
способную вонзить копье в грудь наследного принца, от-
рубил, как лозинку, жалкий простолюдин, и как – в сумя-
тице ночной потасовки!. Ладно, лекарь, тут наши дороги
сходятся, и можешь на меня положиться, я для тебя раз-
давлю гада кузнеца. Но не вздумай увильнуть от меня,
когда я легко и просто совершу эту часть нашей мести.
– Едва ли так уж легко, – заметил лекарь. – Поверьте
мне, ваша милость, связываться с ним не безопасно и не
просто. Он самый сильный, самый храбрый и самый ис-
кусный боец в городе Перте и во всей округе.
– Не бойся, найдем, кого на него наслать, хоть был бы
он силен, как Самсон. Но смотри у меня! Я расправлюсь с
тобой по-свойски, если ты не станешь моим послушным
орудием в игре, которая последует затем. Смотри, говорю
тебе еще раз! Я не учился ни в каких мавританских школах
и не отличаюсь твоей ненасытной мстительностью, но и я
должен получить свое в деле мести… Слушай вниматель-
но, лекарь, раз уж приходится мне перед тобою раскры-
ваться, но берегись предать меня, потому что, как ни силен
твой бес, ты брал уроки у черта помельче, чем мой…
Слушай!. Хозяин, которому я, забыв добро и зло, служил с
усердием, быть может пагубным для моего честного име-
ни, но с неколебимой верностью, тот самый человек, чью
взбалмошность я ублажал, когда понес свою непоправи-
мую потерю, – он готов сейчас сдаться на просьбы своего
доброго отца, пожертвовать мною: лишить меня покрови-
тельства и отдать на расправу этому лицемеру, своему дя-
де, с которым он ищет непрочного примирения – за мой
счет! Если он не оставит свое неблагодарное намерение,
твои свирепейшие мавры, будь они черны, как дым пре-