Пертская красавица (ил. Б.Пашкова)
Шрифт:
жение, чем и понудил его ускорить шаг.
– Я вам премного обязана, отец, – сказала Кэтрин. – Но
и этот случай и те слова, какими улещал меня герцог Рот-
сей, только показывают, что принц – распутный юноша,
который ни перед чем не останавливается, лишь бы ему
потешить свою праздную прихоть, и готов добиваться
своего любой ценой. Его посланец Рэморни даже имел
наглость объявить, что мой отец жестоко поплатится, если
я не пожелаю стать беспутной любовницей женатого
принца и предпочту выйти замуж за честного горожанина.
Вот почему я не вижу другого выхода, как постричься в
монахини: иначе я погублю и себя и своего несчастного
отца. Не будь другой причины, уже один лишь страх перед
этими угрозами со стороны негодяя, который вполне спо-
собен их исполнить, конечно помешал бы мне выйти замуж
за какого-нибудь достойного человека… как не могла бы я
отворить дверь его дома, чтобы впустить убийц! Ах, доб-
рый отец, какой мне выпал жребий! Неужели мне суждено
принести гибель своему отцу, который так меня любит, да
и всякому, с кем я могла бы связать свою злосчастную
судьбу!
– Не падай духом, дочь моя, – сказал монах. – Есть для
тебя утешение даже в этой крайности, хоть ты и видишь в
ней одно лишь бедствие. Рэморни – негодяй и внушает все
злое своему покровителю. А принц, к несчастью, легко-
мысленный юноша и ведет рассеянную жизнь, но если я,
при седых своих волосах, не впадаю в странный обман, в
его характере наметился перелом. Да, в нем пробудилось
отвращение к низости Рэморни, и он в глубине души со-
жалеет сейчас, что следовал его дурным советам. Мне ве-
рится… нет, я убежден, что его любовь к тебе стала чище и
благородней и что мои поучения – а он слушал несколько
раз мои речи об испорченности духовенства и нравов на-
шего века – запали ему в душу. Если их подкрепишь еще и
ты, они дадут, быть может, такие всходы, что мир будет
дивиться и радоваться. Древнее пророчество вещало, что
Рим падет по слову из женских уст.
– Это мечты, отец, – сказала Кэтрин, – мечты и оболь-
щения человека, чьи думы устремлены на более возвы-
шенное, не позволяя ему мыслить правильно о повсе-
дневных земных делах. Когда мы долго глядим па солнце,
все остальное видится потом неотчетливо.
– Ты судишь слишком поспешно, дочь моя, – сказал
монах, – и в этом ты сейчас убедишься. Я изложу тебе до-
воды, какие не мог бы открыть ни перед кем менее стойким
в добродетели или более приверженным честолюбию.
Может быть, не подобало бы мне говорить о них даже и с
тобою, но я уверенно полагаюсь на твое разумение и
твердость твоих правил. Узнай же: не исключена возмож-
ность, что римская церковь освободит герцога Ротсея от
наложенных ею же уз и расторгнет его брак с Марджори
Дуглас.
Он умолк.
– Если даже церковь этого желает и властна это со-
вершить, – возразила девушка, – как может развод герцога
сказаться на судьбе Кэтрин Гловер?
Спрашивая, она глядела с сожалением на священника, а
ему было не так-то легко найти ответ. Его глаза смотрели в
землю, когда он ответил ей:
– Что сделала красота для Маргарет Лоджи? Если наши
отцы нам не лгали, она возвела ее на трон рядом с Давидом
Брюсом.
– А была ли она счастлива в жизни, и жалели ли о ней
после ее смерти, добрый мой отец? – спросила Кэтрин так
же твердо и спокойно.
– Ее подвигнуло на этот союз суетное и, может быть,
преступное честолюбие, – возразил отец Климент, – и на-
градой ей были утехи тщеславия и терзание духа. Но если
бы она пошла под венец в надежде, что верующая жена
обратит неверующего супруга или укрепит нестойкого в
вере, какую награду нашла бы она тогда? Обрела бы лю-
бовь и почет на земле, а в небе разделила бы светлый удел
королевы Маргариты* и тех героинь, в которых церковь
чтит благодатных своих матерей.
До сих пор Кэтрин сидела на камне у ног монаха, говоря
или слушая, смотрела на него снизу вверх. Теперь же,
словно воодушевленная чувством тихого, но решительного
неодобрения, она встала, простерла к нему руки, а когда
заговорила, голос ее и глаза выражали сострадание: она,
казалось, щадила чувства своего собеседника. Так мог бы
глядеть херувим на смертного, укоряя его за ошибки.
– А если и так? – сказала она. – Неужели желания, на-
дежды и предрассудки бренного мира так много значат для
того, кто, возможно, будет призван завтра отдать свою
жизнь за то, что восстал против испорченности века и
против отпавшего от веры духовенства? Неужели это отец
Климент, сурово-добродетельный, советует своей духов-
ной дочери домогаться трона и ложа, которые могут стать
свободны только через вопиющую несправедливость к их
сегодняшней владетельнице, когда мне и помыслить о том
грешно! И неужели мудрый реформатор церкви строит