Пертская красавица (ил. Б.Пашкова)
Шрифт:
вопросу, если бы он не напомнил нам о ссоре с горожана-
ми.
– Я не сомневаюсь, – сказал герцог Олбени в том при-
мирительном тоне, какого ждал от него король – что мой
царственный племянник скоро сравняется мудростью со
своим отцом.
– Или же, – сказал герцог Ротсей, – я сочту более легким
позаимствовать у другого члена нашей семьи благодатную
и удобную мантию лицемерия: она прикрывает все пороки,
так что становится не столь
или нет.
– Милорд настоятель, – обратился Олбени к домини-
канцу, – мы попросим ваше преподобие выйти ненадолго:
нам с королем нужно сказать принцу кое-что, не предна-
значенное больше ни для чьих ушей – ни даже ваших.
Доминиканец, поклонившись, удалился.
Царственные братья и принц остались наконец одни.
Король казался до крайности расстроенным и огорченным,
Олбени – мрачным и озабоченным, и даже Ротсей под
обычной для него видимостью легкомыслия старался
скрыть некоторую тревогу. Минуту все трое молчали. На-
конец Олбени заговорил.
– Государь и брат мой, – сказал он, – мой царственный
племянник с таким недоверием и предубеждением прини-
мает все, что исходит из моих уст, что я попрошу вашу
милость взять на себя труд сообщить принцу, что ему
следует узнать.
– Сообщение, должно быть, и впрямь не из приятных,
если милорд Олбени не берется облечь его в медовые
слова, – сказал Ротсей.
– Перестань дерзить, мальчик, – осадил его король. –
Ты сам сейчас напомнил о ссоре с горожанами. Кто поднял
ссору, Давид?.. Кто были те люди, что пытались залезть в
окно к мирному гражданину и нашему вассалу, возмутили
ночной покой криком и огнями факелов и подвергли наших
подданных опасностям и тревоге?
– Больше, думается мне, было страху, чем опасности, –
возразил принц. – Но почему вы спрашиваете? Откуда мне
знать, кто учинил ночной переполох?
– В проделке замешан один из твоих приближенных, –
продолжал король, – слуга самого сатаны, и виновный
понесет должное наказание.
– Среди моих приближенных, насколько мне известно,
нет никого, кто способен был бы возбудить неудовольствие
вашего величества, – ответил принц.
– Не увиливай, мальчик… Где ты был в канун Вален-
тинова дня?
– Надо думать, служил доброму святому Валентину,
как положено каждому смертному, – отозвался беспечно
молодой человек.
– Не скажет ли нам мой царственный племянник, чем
был занят в эту святую ночь его конюший? – спросил
герцог Олбени.
– Говори, Давид… Я приказываю, – сказал король.
– Рэморни был занят на моей службе. Надеюсь, такой
ответ удовлетворит моего дядю.
– Но не меня! – гневно сказал отец. – Видит бог, я ни-
когда не жаждал крови, но Рэморни я пошлю на плаху, если
можно это сделать, не преступив закона. Он поощряет тебя
во всех твоих пороках, участвует во всех безрассудствах. Я
позабочусь положить этому конец… Позвать сюда
Мак-Луиса со стражей!
– Не губите невиновного, – вмешался принц, готовый
любою ценой уберечь своего любимца от опасности. – Даю
слово, что Рэморни был в ту ночь занят моим поручением и
потому не мог участвовать в этой сваре.
– Ты напрасно лжешь и выкручиваешься! – сказал ко-
роль и предъявил принцу кольцо. – Смотри: вот перстень
Рэморни, потерянный им в той постыдной драке! Перстень
этот попал в руки одного из людей Дугласа, и граф передал
его моему брату. Не проси за Рэморни, ибо он умрет, и
уходи прочь с моих глаз – да покайся, что следовал подлым
советам, из-за чего и стоишь теперь предо мной с ложью на
устах… Стыдись, Давид, стыдись! Как сын ты солгал
своему отцу, как рыцарь – главе своего ордена.
Принц стоял немой, сраженный судом своей совести.
Потом он дал волю достойным чувствам, которые таил в
глубине души, и бросился к ногам отца.
– Лживый рыцарь, – сказал он, – заслуживает лишения
рыцарского звания, неверный подданный – смерти, но по-
зволь сыну молить отца о прощении для слуги, который не
склонял его к провинности, а сам против воли своей был
вовлечен в нее по его приказу! Дай мне понести самому
всю кару за свое безрассудство, но пощади тех, что были
скорее моим орудием, чем соучастниками моих дел.
Вспомни, Рэморни пожелала приставить ко мне на службу
моя мать – благословенна будь ее память!
– Не поминай ее, Давид, заклинаю тебя! – сказал ко-
роль. – Счастье для нее, что не пришлось ей видеть, как
любимый сын стоит пред нею вдвойне обесчещенный –
преступлением и ложью.
– Я воистину недостоин поминать ее, – сказал принц, –
и все же, дорогой отец, во имя матери моей должен я мо-
лить, чтобы Рэморни не лишали жизни.
– Если мне разрешается дать совет, – вмешался герцог
Олбени, видя, что скоро наступит примирение между от-