Пертская красавица (ил. Б.Пашкова)
Шрифт:
– Если я и страшусь, – сказал отец Климент, – то не за
себя: что ни учинят надо мной эти дикари – размозжат ли
мне голову своими топорами, как быку, когда, отработав
положенное, он осужден на убой, или свяжут ремнями и
передадут другим, кто лишит меня жизни более жестоким
способом, – меня это мало заботит, лишь бы тебя, дорогая
дочь, отпустили они невредимой.
– Мы оба, – ответила пертская красавица, – не должны
ждать ничего дурного… А вот идет и Конахар, чтобы
уверить нас в этом.
Но последние слова она проговорила, едва веря собст-
венным глазам, – так неожиданны были осанка и наряд
красивого, статного, одетого чуть ли не роскошно юноши,
который, соскочив, как серна, с довольно высокого утеса,
встал прямо перед нею. На нем был тот же тартан, что и на
тех, что явились первыми, но перехваченный у локтей и на
шее золотым ожерельем и запястьями. Кольчуга, обле-
кавшая стан, была из стали, но начищена до такого блеска,
что сияла, как серебряная. Руки унизаны были богатыми
украшениями, а шапочку, кроме орлиного пера, отмечав-
шего в носителе достоинство вождя, украшала еще и зо-
лотая цепочка, несколько раз обернутая вокруг нее и за-
крепленная большой пряжкой, в которой мерцали жемчуга.
Застежка, скреплявшая на плече клетчатый плащ, или плед,
как его называют теперь, была тоже из золота, большая,
затейливой резьбы. В руках у него не было никакого ору-
жия, если не считать легкой ивовой трости с гнутой руко-
ятью. Весь вид его, вся повадка, в которой недавно про-
глядывало сознание приниженности, была теперь смелой,
вызывающей, высокомерной. Юноша стоял перед Кэтрин,
самодовольно улыбаясь, словно вполне отдавая себе отчет,
насколько изменился к лучшему, и ожидая, узнает ли она
его.
– Конахар, – сказала девушка, спеша положить конец
тягостной неуверенности, – это люди твоего отца?
– Нет, прекрасная Кэтрин, – отвечал молодой человек, –
Конахара больше нет, это имя существует отныне только в
напоминание о перенесенных им обидах и о мести, которой
требуют они. Я ныне Иан Эхин Мак-Иан, сын вождя, воз-
главляющего клан Кухил. Я изменил имя, и с меня, как ты
видишь, слиняло чужое оперение. А эти люди состоят не
при моем отце, а при мне. Здесь только половина моей
личной охраны. Весь отряд составляют мой приемный отец
с восемью своими сыновьями. Они являются моими тело-
хранителями и наперсниками и тем лишь дышат, что ис-
полняют каждое мое повеление. А Конахар, – добавил он,
смягчая тон, – вновь оживет, едва лишь Кэтрин пожелает
увидеть его. Для всех других он – юный вождь кухилов, но
перед нею тот же смиренный и покорный юноша, каким
был всегда подмастерье Саймона Гловера. Видишь эту
трость? Я получил ее от тебя, в прошлом году, когда мы
под солнцем ранней осени собирали вдвоем орехи в ло-
щинах Ледноха. Я ее не променял бы, Кэтрин, на жезл
верховного вождя моего племени.
Так говорил Эхин, а Кэтрин слушала и винила себя в
неразумии: как могла она обратиться за помощью к дерз-
кому юнцу, которому явно вскружило голову, что он, вче-
рашний слуга, вдруг так вознесся и получил неограни-
ченную власть над ватагой приверженцев, не признающих
никакого закона.
– Ты не боишься меня, прекрасная Кэтрин? – сказал,
взяв ее за руку, юный вождь. – Я велел моим людям явиться
за несколько минут до меня, чтобы проверить, как ты по-
чувствуешь себя в их присутствии, и мне показалось, что
ты смотрела на них так, словно родилась быть женою во-
ждя.
– У меня не было причины бояться зла со стороны
горцев, – ответила Кэтрин, – а тем более, когда я полагала,
что с ними Конахар. Конахар пил из одной с нами чаши и
ел наш хлеб, и мой отец часто вел торговые дела с людьми
его клана, и никогда не бывало между ними обиды или
ссоры.
– Никогда? – возразил Гектор (ибо имя «Эхин» соот-
ветствует нашему «Гектор»). – Даже и тогда, когда он
принял сторону Гоу Хрома, колченогого кузнеца, против
Эхина Мак-Иана? Не говори ничего в его оправдание и
поверь, если я еще когда-нибудь упомяну об этом, то лишь
по твоей вине. Но ты хотела возложить на меня какое-то
поручение – прикажи, и оно будет исполнено.
Кэтрин поспешила ответить. В речах и повадке юноши
было нечто побуждавшее ее сократить свидание.
– Эхин, – сказала она, – раз ты больше не зовешься
Конахаром, тебе должно быть понятно, что я просила об
услуге себе равного, честно считая его таковым, и мне не
приходило в голову, что я обращаюсь к лицу столь значи-
тельному и сильному. Ты, как и я, обязан наставлением в
вере этому доброму старику. Сейчас ему угрожает большая
опасность, злые люди возвели на него ложное обвинение, и
он хочет где-нибудь укрыться на время, пока гроза не
пронесется мимо.
– Ага, наш ученый клерк Климент? Да, достойный инок