Пертская красавица (ил. Б.Пашкова)
Шрифт:
исшествие, вашу потерю можно будет приписать несчаст-
ному случаю – дрогнуло-де копье или вырвался из рук
самострел. Ваш покорный слуга изыщет правдоподобное
объяснение и подтвердит его истинность.
– Эта мысль сводит меня с ума! – сказал Рэморни и
вновь застонал в духовной и телесной муке. – Но другого,
лучшего средства я не вижу.
– Другого и нет, – сказал лекарь, наслаждаясь отчая-
нием своего покровителя. – А пока что люди думают, что
вас держат дома полученные в драке синяки да вдобавок и
досада на принца, который согласился по требованию Ол-
бени дать вам отставку и удалить от своего двора, что уже
получило широкую огласку.
– Негодяй, ты терзаешь меня! – вскричал пациент.
– Так что, в общем, – продолжал Двайнинг, – вы, ваша
милость, отделались благополучно, и если не думать об
отрубленной руке (эта утрата невосполнима!), то вы не
сетовать должны, а радоваться, ибо ни один брадо-
брей-хирург ни во Франции, ни в Англии не мог бы ис-
кусней сделать операцию, чем это совершил одним пря-
мым ударом кузнец.
– Я полностью признаю свой долг перед ним, – сказал
Рэморни, еле сдерживая гнев под напускным спокойстви-
ем, – и если Бонтрон не заплатит ему таким же одним
прямым ударом, да так, чтобы не явилось надобности во
враче, тогда говори, что Джон Рэморни отступился от
своих обязательств.
– Вот это речь благородного рыцаря! – сказал аптекарь.
– И позвольте мне добавить, что все искусство хирурга
могло бы оказаться бессильным и ваши вены иссушило бы
кровотечение, если бы добрые монахи не наложили во-
время повязку, сделав прижигание и применив кровооста-
навливающие средства, и если бы не услуги вашего сми-
ренного вассала Хенбейна Двайнинга.
– Замолчи! – вскричал пациент. – Слышать не могу
твоего зловещего голоса и трижды зловещего имени*!
Когда ты напоминаешь мне о пытках, которым я подвер-
гался, мне чудится, что мои трепещущие нервы растяги-
ваются и сжимаются, как будто хотят побудить к действию
пальцы, которые еще недавно могли стиснуть кинжал!
– Этот феномен, – объяснил лекарь, – с разрешения
благородного рыцаря, людям нашей профессии хорошо
известен. Некоторые ученые древности утверждали, что
сохраняется некая симпатическая связь между перерезан-
ными нервами и теми, что принадлежат к ампутирован-
ному члену, и что не раз наблюдалось, как отсеченные
пальцы вздрагивают и напрягаются, как бы в соответствии
с импульсом, который вызывается в них симпатией к си-
лам, действующим в живом организме. Если бы нам уда-
лось завладеть рукой, пока она была пригвождена к кресту
или хранилась у Черного Дугласа, я был бы рад понаблю-
дать это удивительное проявление таинственных симпа-
тий. Но это, боюсь, оказалось бы куда как опасно – я лучше
бы вырвал коготь голодному орлу!.
– Лучше дразни своими злыми шутками раненого льва,
чем Джона Рэморни! – закричал рыцарь в бешеном него-
довании. – Делай свое дело, собака, и помни: если моя рука
и не может больше сжимать кинжал, мне повинуется сотня
рук.
– Довольно будет и одной, в гневе занесенной над ва-
шим хирургом, – сказал Двайнинг, – и он от ужаса умрет на
месте. Но кто же тогда, – добавил он тоном не то укоризны,
не то насмешки, – кто тогда придет облегчить огненную
боль, которая сейчас терзает моего господина и распаляет в
нем злобу даже против его бедного слуги, посмевшего за-
говорить о законах врачевания, столь жалких, бесспорно, в
глазах того, кто властен наносить раны?
Затем, словно не отваживаясь больше дразнить своего
грозного пациента, лекарь спрятал усмешку и принялся за
обработку раны, приложив к ней бальзам, от которого
разлился по комнате приятный запах, а в ране жгучий жар
сменила освежающая прохлада. Для лихорадившего па-
циента перемена была так отрадна, что если раньше он
стонал от боли, то теперь у него вырвался вздох удоволь-
ствия, когда он вновь откинулся на свои подушки, чтобы
насладиться покоем после благотворной перевязки.
– Теперь, мой благородный рыцарь, вы знаете, кто ваш
друг, – начал снова Двайнинг. – А поддайся вы безрас-
судному порыву и прикажи: «Убейте мне этого ничтож-
ного знахаря!» – где между четырех морей Британии нашли
бы вы мастера, чье искусство принесло бы вам такое об-
легчение?
– Забудь мои угрозы, добрый лекарь, – сказал Рэморни,
– но впредь остерегись искушать меня. Такие, как я, не
терпят шуток по поводу своих страданий. Глумись, если
хочешь, вволю над жалкими бедняками, призреваемыми в
монастыре.
Двайнинг не посмел возражать и, вынув из кармана
склянку, накапал несколько капель в чашечку с разбав-
ленным вином.
– Это лекарство, – сказал ученый муж, – дается боль-
ному, чтобы он уснул крепким сном, который не следует