Пертская красавица (ил. Б.Пашкова)
Шрифт:
– Да право же, Кэтрин не выходит из своей светелки,
сосед Оливер, попросту говоря, слегла.
– Коли так, поднимусь наверх, проведаю больную… Вы
помешали моей прогулке, кум Гловер, и должны мне это
возместить… Такому, как мне, странствующему воителю
не в обычае терять и девицу и чарку… Она в постели,
верно?
У нас двоих такая стать:*
Девиц болящих навещать.
Всегда к какой-нибудь больной
Мы ходим – я и песик мой
Мне помереть – не миновать!
Так пусть в могиле будем спать.
Под доброй бочкою пивной
В обнимку – я и песик мой
– Нельзя ли, сосед Праудфьют, хоть минутку без смеха
да шуток? – сказал Гловер. – Мне нужно поговорить с то-
бою кое о чем.
– Без шуток? – ответил гость. – Да мне нынче весь день
было не до шуток – как раскрою рот, так и просятся на язык
слова о смерти, о похоронах, и все в таком роде, а это, как я
посужу, вещи не шуточные.
– Святой Иоанн! – воскликнул Гловер. – Уж не свих-
нулся ли ты?
– Нет, нисколечко… Не мою, собственно, смерть
предвещали эти мрачные думы, у меня надежный гороскоп,
я, проживу еще с полвека. Вся беда в этом бедняге из людей
Дугласа, в том молодчике, которого я зарубил в драке в
канун Валентинова дня… Он помер минувшей ночью…
Вот что камнем лежит на моей совести и будит печальные
мысли. Ах, отец Саймон, нас, воителей, сгоряча проли-
вающих кровь, временами осаждают черные думы… Я
иной раз готов пожелать, чтобы мой нож не резал ничего,
кроме шерстяной пряжи.
– А я хотел бы, – вставил Саймон, – чтобы мой не резал
ничего, кроме замши, а то он нет-нет, да и порежет мне
палец. Но можешь успокоить свою совесть: в драке был
тяжело ранен только один человек – тот, которому Генри
Смит отхватил руку, и он уже поправляется. Это парень из
свиты сэра Джона Рэморни, и зовут его Черный Квентин.
Его услали тайком в его родную деревню, в графство Файф.
– Как, Черный Квентин?. Тот самый, значит, кого мы с
Генри – мы же всегда деремся бок о бок! – рубанули од-
новременно мечами, только мой меч упал чуть раньше?
Боюсь я, как бы ссора теперь не разгорелась пуще, и мэр
боится того же… Так он поправляется? Ну, я очень рад, и
раз уж ты не пускаешь меня посмотреть, к лицу ли Кейт ее
ночная сорочка, я поспешу к Грифону, к своим танцорам.
– Погоди минутку. Ты друг-приятель Генри Уинда и
оказал ему немалую услугу, приняв на себя кое-какие его
подвиги, в том числе и последний. Хотел бы я, чтобы ты
снял с него и другие обвинения, которые возводит на него
молва.
– Клянусь рукоятью своего меча, все это черная клеве-
та, отец Саймон, черная, как ад! Щит и клинок! Разве люди
меча не должны стоять стеной друг за друга?
– Прошу терпения, сосед шапочник! Ты можешь ока-
зать Смиту добрую услугу, и у тебя правильный взгляд на
вещи. Я недаром решил посоветоваться именно с тобою
касательно этого дела – хоть я и не считаю тебя умнейшей
головой в Перте: скажи я такое, я солгал бы.
– Ну-ну, – самодовольно ответил шапочник, – я знаю,
чего, по-вашему, мне не хватает: вы, люди холодного рас-
чета, считаете нас, в ком кровь бурлит, дураками… Я
слышал двадцать раз, как люди называли Генри Уинда
сумасбродом.
– Бывает, что и холодный расчет неплохо ладит с су-
масбродством, – сказал Гловер. – Ты – добрая душа и, я
думаю, любишь своего приятеля. Между нами сейчас не
все гладко, – продолжал Саймон. – Тебе, верно, известно,
что шла речь о браке между моей Кэтрин и Генри Гоу?
– Поговаривают о том с Валентинова дня… Эх! Сча-
стлив будет тот, кто получит в жены пертскую красавицу!.
А все-таки часто после женитьбы удалец уже не тот, что
был! Я и сам иной раз сожалею…
– О своих сожалениях ты, парень, пока помолчи, – пе-
ребил довольно нелюбезно Гловер. – Ты, верно, знаешь,
Оливер, что кое-какие сплетницы – из тех, которые счи-
тают, кажется, своим долгом соваться во все на свете, –
обвинили Генри Уинда в том, будто бы он водит недос-
тойную дружбу с бродячими певицами и прочим таким
людом. Кэтрин приняла это к сердцу, да и я почел обидным
для моей дочери, что он не пришел посидеть с нею на
правах Валентина, а проякшался с каким-то отребьем весь
тот день, когда обычай старины давал ему отличный слу-
чай поухаживать за девушкой. Так что, когда он явился
сюда поздно вечером, я, старый дурак, сгоряча попросил
его идти назад в ту компанию, с которой он расстался, и не
пустил его в дом. С того часа я с ним не виделся, и меня
разбирает сомнение, не слишком ли я поторопился в этом
деле. Она у меня единственное дитя, и я скорей похороню
ее, чем отдам развратнику. Но до сих пор я полагал, что
знаю Генри Гоу как родного сына. Я не думаю, чтобы он