Первостепь
Шрифт:
Львиный Хвост теперь пытается думать о мясе, вспомнил охоту. Как шли мамонты, как всё стадо неслось за приманкой, как ловушка захлопнулась, как полетели копья. Режущий Бивень пустил свои копья, но мамонт готов был убить его друга. Львиному Хвосту отчётливо вспомнился этот момент, будто вновь сейчас происходит всё то же самое. Будто медленно повторяется. Режущий Бивень смирился. Видно бесстрастие на холодном лице. Готов покинуть эту землю. Готов оставить… Чёрную Иву. Ему оставить. Ему, Львиному Хвосту. А у него… у него есть копьё, он подобрал копьё и он совсем не думает о Чёрной Иве, он должен помочь своему другу, он торопится это сделать, пускает копьё – и мамонт глядит теперь на него, Режущий Бивень спасён, Чёрная Ива не станет вдовой, он не услышит её рыданий, он будет слышать её смех, прекрасный смех, без которого…
Львиный Хвост по-прежнему не слышит смеха Чёрной Ивы. Она всё ещё не вернулась. Надолго ушла. Куда же так надолго? Неужто отдыхать пошла к мужу? Не может такого быть, Львиному Хвосту не верится, но сердце в груди забилось так гулко, что, кажется, выскочит. Выскочит и ляжет в кучу к другим сердцам, уже нарезанным.
Львиный Хвост вновь вспоминает охоту. Хочет представить, что было бы с Режущим Бивнем. Хочет представить, как он не подобрал копья, оставил валяться на окровавленной земле. Хочет такое представить, но не может. Не может представить, как Чёрная Ива стала вдовой, не может представить, как он говорит: «Жена моего друга пусть станет моею женой». Думает так, но представить не может. Он ведь всё же охотник. Он же всегда хотел быть похожим на Степного Орла. И он стал похожим, он правильно сделал, он даже не думал об этом тогда, ни капельку, совершенно не думал… Интересно, знает ли Чёрная Ива, что это он спас её мужа. Наверное, знает. Наверное, даже ему благодарна за тот бросок. Хотя… Разве принято вообще о таком рассуждать. Охотник действует как охотник – и всё. Иначе он не охотник. И Чёрная Ива наверное думает, что Режущий Бивень тоже бы так поступил. Наверное, о другом совсем думает. О том, как вонзил копьё прямо в глаз Режущий Бивень. О муже своём думает, не о других. И сейчас она с мужем. Да.
Львиный Хвост больше не сомневается, что Чёрная Ива пошла навестить своего мужа. Слишком долго отсутствует. Чересчур долго. Но что они там могут делать? Ведь Режущий Бивень должен уже спать, ведь он был ранен и устал после охоты. Что же они делают? Что?
Львиный Хвост чувствует стыд. Он только теперь заметил, что уже отложил в сторону нож, распрямил спину и напряжённо вслушивается. А Черепаха опять глядит на него с укоризной, красная, как рак, нет бы гордилась, она ж его попрекает своим отцом, но вот он на охоте спас другого охотника от неминуемой смерти, как часто делал и её отец, он, её муж, тоже это сделал, но она всё равно попрекает, презрение в глазах, будто он, будто он… и вправду не поднял того копья. Нет, Львиный Хвост не глядит больше на жену, отвернулся. Всё же ему стыдно. Подобрал свой нож, согнулся, опять мясо режет. Пусть только жена отвяжется. Как и все он работает. Как и все, кроме Режущего Бивня. Который спит… Или… Или… Нет, Львиный Хвост отшвырнул нож:
– Черепаха пусть подождёт. Надо до ветру сходить.
Пошёл «до ветру». Жена в спину глядит, прямо прожигает. Круг надо сделать побольше. Подальше от костров отойти. А потом. Потом он встретит Чёрную Иву, как та возвращается. Она вздрогнет сначала от неожиданности, но после засмеётся. «А, это рыжий охотник… Как поживает рыжий охотник?» Она так ему скажет при встрече, как всегда говорит, ноги сами уже туда заворачивают, где она должна быть. Но её всё ещё нет. Не возвращается. Шаги становятся вкрадчивыми, медленными, а уши так чутко вслушиваются, прямо до звона, вслушиваются, вслушиваются – и уже слышат. Действительно слышат. Чёрная Ива стонет в любовном угаре, так сладко стонет, а Режущий Бивень грузно ухает, весь выкладывается, до последнего, всю свою силу вложил, всё, что осталось. Чёрной Иве так хорошо, так хорошо – а Львиному Хвосту так плохо, просто противно. Он остановился, он не знает, что делать, ему стыдно, он не должен это слушать, он понимает, что не должен, что ему стыдно – но он не может не слушать. Он даже хочет подойти ещё ближе, кашлянуть, зашуметь, как-нибудь сделать, чтоб они услышали, чтоб и им стало стыдно, чтоб они остановились, чтоб Чёрная Ива вернулась к работе, чтоб стала смеяться, опять смеяться, а не стонать. Нет, не стонать. Смеяться. А он будет слушать.
Но стоны вдруг смолкли. Сделали дело. Теперь отдыхают. А Львиный Хвост всё стоит и прислушивается. Стыдно ему. Но стоит. Вдруг вспомнил про Черепаху, и даже вздрогнулось. Как-то холодом проняло. Показалось, что та тоже сзади стоит. Как он слушает их, так та слушает его. Медленно оборачивается Львиный Хвост, очень медленно, так ему стыдно, так боится увидеть жену, но не видит. Всё же смутно что-то мелькнуло во тьме. Будто тень. Ночью – тень? Может быть, померещилось. Или та похитрее. Скрылась уже в темноте. Стыдно Львиному Хвосту. Скрылась, не скрылась жена – всё равно стыдно. Перед самим собой стыдно. Опустил голову, пошёл назад.
Будет резать мясо. До самого утра, и дальше. Сколько нужно. Не покладая рук.
****
Он просыпается на рассвете. Пепельное небо зарделось, что красна девица, а над самой землёй стелется лёгкая дымка тумана. Холодно. Режущий Бивень замёрз.
По привычке, прежде чем встать, он вспоминает свой сон. Сон снова был странным.
Он бродил по миру из костяных фигурок. Он расставлял фигурки по местам, одни зачем-то двигал, другие почему-то убирал. Фигурку земли он тоже убрал. Фигурка эта почему-то была круглой, как шарик, но он знал, что это – земля. Вся земля, какая только есть. Он захотел её переставить в другое место – и выронил из рук. Шарик раскололся, из него во все стороны потекли слёзы, а потом вообще стала плакать… Чёрная Ива. Ничего не понятно про этот сон. Нехорошее что-то. Но не к шаману же ему обращаться. Запрет он всё же нарушил. Серьёзный запрет. Для них серьёзный, а для него – глупый. Но всё же… наверное, ему надо проведать ту фигурку, что он спрятал в развилке дерева. Оставил там одну. А вдруг она упала?.. Что-то случилось, наверное. Надо проведать, - думает Режущий Бивень, но утро такое спокойное, тихое, и всё вокруг тоже – мало ли что ему там приснилось. Забыл он уже.
Он вылазит из ночного укрытия, разминает кости, потягивается. Обе повязки на его теле ночью свалились, скоро открытые раны привлекут мух.
Чёрная Ива находится на своём месте. Она выглядит сонной, какой-то задумчивой, но руки её не утратили прежней ловкости. Вдова Крикливого Селезня неутомимо скоблит, подошедшего Режущего Бивня будто и не заметила, только усерднее стала тереть разостланную шкуру.
– Чёрная Ива пусть сделает мужу повязки. А потом идёт спать. Режущий Бивень будет работать.
Чёрная Ива послушно подходит, осматривает раны мужа, чутко гладит рукой, в глазах замелькало лукавство:
– Стра-ашные раны. Надо сбегать к Болотной Выдре за листьями.
Она упорхнула, как птичка; вдова Крикливого Селезня занята делом. Режущий Бивень садится на мягкую стопку сложенных шкур.
День будет тёплым. Один из последних дней лета. Совсем не хочется вспоминать о работе, которая рядом, которая ждёт не дождётся. «Надо напомнить Чёрной Иве, что пора подновить зимние шкуры», – думает Режущий Бивень.
У реки поёт иволга. Красивая птица, Жёлтое Брюшко. В утренней прохладе её присвист словно нарезан кусочками, и каждый кусочек изящен, как большеглазый детёныш газели, как сама птичка. Или как Чёрная Ива. Можно слушать и слушать.
И Режущий Бивень слушает. Совсем забылся. Будто унёсся куда-то, как птаха, и порхает над степью. Видит сочные травы, цветы, видит негу земли, чувствует все её ароматы. Как хорошо! И ведь так уже было, откуда-то он всё это помнит, где-то встречал, может быть, там, на полях блаженной охоты.
Но смолкла иволга. И Режущий Бивень вернулся из своих странствий. Чует другой аромат. Мясом пахнет повсюду. Сырым неразделанным мясом. И первые мухи уже зажужжали. А где-то тут отложен его нож. Резать надо ему. Много резать. Нескончаемо много.
Чёрная Ива возвращается с другой стороны. И зовёт отойти.
Она принесла свежие повязки и вместе с ними плохую новость. Заболел Чёрный Мамонт. Внезапно заболел.
Она не договаривает до конца, но Режущий Бивень легко угадывает её дальнейшие мысли. Они виноваты. Нельзя было этой ночью им спать вместе. Духи прогневались.