Первостепь

Падаманс Геннадий

Он не особо высокого роста и отнюдь не кряжистый. Скорее, щуплый. Сильный внутри. Волосы спереди обрезаны ровно и высоко, полностью открывая широкий морщинистый лоб, выдающий много забот. Узкие и глубокие глаза теперь кажутся злыми, пронизывающими, потому что они не желают, чтобы кто-то рассматривал их. Потому что рассматривать должны они сами. А если что-то упустят, крупный мясистый нос тотчас донюхает. Большие продолговатые уши, слегка оттопыренные, услышат неслышимое, и – всякий попался. Всякий. Режущий Бивень уже понимает, что густые гневливые брови, бесстрашные чёрные усы, мясистые вздорные губы, сильный, далеко выступающий подбородок можно увидеть только

отдельно на круглом лице. Можно видеть отдельно – подбородок шамана, его нос или рот – но никак нельзя усмотреть всего лица целиком, как у прочих людей. Невозможно постичь, узреть думы и чаяния. Сидящее на властолюбивой крепкой шее, это лицо всегда ускользает и тут же ловит смотрящего. И тот сразу чувствует, что смотрит вовсе не он. Наоборот, очень пристально разглядывают его самого, даже отведенными глазами, и всё его потаённое, должно быть, стремглав выходит наружу. И тотчас же будет схвачено волосатыми ручищами. Скрюченные пальцы на концах этих рук как когти хищника… Зато, говорят, не везёт в любви таким пальцам… Может и так. Но вот Режущий Бивень забыл уже все свои давешние желания, как сразу хотел наброситься на шамана, чтоб тот разъяснился, чтоб тот сразу знал: не верит охотник ни в какую чушь. Но теперь уже Режущий Бивень не знает, что значит «чушь». Ничего он не знает. Не ведает.

Одет шаман в длинную рубашку до колен из телячьей кожи с рисунками духов-помощников и птичек-душ на груди. Сухие волосатые ноги голые, икры защищены змеиной татуировкой. Ходит шаман босиком, как и все в эту пору.

Режущий Бивень видел шамана премножество раз, и всегда узнавал его будто заново, скользил глазами по мимолётной поверхности, маскировке, которую (он не сомневался) шаман может сменить так же просто, как остальные меняют одежду. Потому нет особого смысла запоминать, как тот выглядит. Всё равно уже завтра он будет другим, чем сегодня. Может быть, уже вечером. Может быть, даже раньше. Хотя всегда его можно узнать безошибочно.

Режущий Бивень не помнит, как начать свой разговор, с какой стороны подойти. Вскочил, переминается с ноги на ногу. Шаман, прищурившись, опять изучает его и улыбается одними уголками жёстких губ:

– Семь сторон света, светило взошло – им надо воздать. Воздал ли охотник?

Режущему Бивню, конечно, не до светила. У него важный вопрос, у него всё трясётся внутри, какие там стороны света, он только отмахивается. Еохор о чём-то немного раздумывает для солидности, а потом вдруг качает головой, будто беседует с кем-то невидимым. С кем? С остатками тумана?..

– Благодарил ли охотник светило сегодня? – пристал… не отцепится!

– Светило… За что?.. Какое светило?.. – Режущий Бивень растерян и говорит невпопад. Слова его будто чужие, будто вовсе не он говорит… Но тогда кто? – Разве может оно не взойти? –Зачем терять время, он не по-пустому пришёл, ему надо – это он говорит, его губы, а глаза смотрят в туман над землёй и не видят. Вправду не видят!

– Конечно, может. – Еохор, наверно, имеет в виду туман, тот может весь не рассеяться, остаться до вечера – ну и что! охотник не маленький, не ребёнок, не проведёшь его на такой ерунде. Режущий Бивень противится:

– Да разве ж было такое на нашей памяти? Или на памяти предков? Солнце всходило каждое утро на восходе и закатывалось каждый вечер на закате. Так было и так будет! И сейчас оно есть… за туманом… ведь уже видно!.. Туман рассеется. И опять будет жарко.

– Смотря где рассеется, – усмехается шаман. – Благодарить всегда надо. Разве охотник благодарит солнце?.. Что

есть солнце? Разве это сияющий шар за туманом?.. На самом деле ведь мы благодарим Того.

– Кого Того?..

– Того, Кто позволяет миру быть. Кто позволил сегодня быть Режущему Бивню.

– Но Кто это? – ничего не понимает Режущий Бивень. Совсем ничего.

– Это Он, – спокойно отвечает Еохор. – Тот, Кто сновидит в твоих снах.

– А Кто в моих снах? – невозможно понять шаманских слов, никак не возможно. Какие сны? Зачем он пришёл? Режущий Бивень забыл, зачем он пришёл и чего хотел от шамана. Ему просто страшно, тревожно и страшно – и весь он в тумане. В тумане.

– Разве охотник не видел ни разу во сне себя самого?

– Конечно, видел. И много раз…

– И кто же смотрел на него в его сне?

– Как кто?

– Как раз Он.

– Кто?

– Тот, Кто позволяет миру быть.

– Кто!?

– Тот. Ведь есть ещё другой. Которого Тот видит во сне. Который может однажды решить, что солнце – это сияющий огненный шар, небо – просто голубизна над головами, земля – чёрный сжатый песок, а дерево – ствол с ветками. Огонь приходит вместе с дымом, дым жаждет пережить огонь. Однажды Другой может всё так назвать, как охотник называет Чёрную Иву своей женой, так другой может закрепить за каждой вещью имя и понятие – и тогда останется мир из имён и понятий, будто труха из опавших листьев. В этой трухе людям придётся копошиться, подобно навозным червям. Этого хочет охотник? – глаза шамана злы, но Режущий Бивень не понимает, по-прежнему не понимает и вообще… в дыме тоже есть толк,.. но зачем он пришёл?..

Шаман опять усмехается, словно мысли видит насквозь. Конечно, видит! Вдруг перескакивает:

– Чего о нём спрашивать?.. Разве не видел: на его губах истаял вкус жизни, он утратил свою безупречность; он не жилец. Позволяй миру быть, благодари!.. Вот о чём надо думать. Не о дыме. Не о нём.

О ком – «о нём»? О каком «дыме»? – Не понимаю… – всё, что можно ответить… теперь, о ком?! – Не понимаю!

Еохор в досаде хлопает себя по ляжке. Глупый охотник! Пустой и глупый. Как все! И что ещё можно сказать…

– Когда у кого-то есть зерно или мясо, тот делает из камней печь и печёт. Но когда кто-то печёт завтрашний день – это и есть печаль.

– Какая печаль? О чём Еохор всё утро толкует?.. о чём?..

– Да всё о том же… Охотник ведь знает, что утром взойдёт солнце, что у него под боком есть жена, которую он любит, что…

Но слушать дальше Режущий Бивень не в силах. Он прерывает шамана, он резко кричит: – Далась шаману моя жена!.. – так делать нельзя, он сам понимает и осекается. Разве привяжешь гиену? Перегрызёт любую верёвку… и даже свою лапу вместе с верёвкой. Потому не привяжешь. Так и с шаманом. Не свою лапу перегрызет, а твою, запросто. Потому надо слушать, обязательно надо. Ласточки не летают в грозу – надо слушать! Но Еохор замолк, сам замолк, глядит в сторону, притих тоже, как ласточка, уронившая весть – значит, охотнику можно спросить, наконец, и о том, за чем пришёл:

– Что случилось с ушедшим?

Шаман меняется в лице. Привычным становится лицо. Не страшным, понятным. Ничего не было, будто разом рукой смахнулось, как пылинка. Ничего не было. Семь сторон света, светило, Тот – всё забыто, рассыпалось одним махом. Просто шаман рассказывает, как одному охотнику (Чёрному Мамонту) днём стало плохо, он слёг, а посреди ночи вдруг захотелось мяса, и тот подавился большим куском. Его били по спине и даже перевернули кверху ногами и долго трясли, но он умер. И в глотке не было мяса.