Первым делом самолёты. Семейный альбом
Шрифт:
очень холодно .
Странное впечатление производит этот текст: он, несомненно, искренний, а вместе с тем звучит как-то не по-авиационному, будто написан человеком, к летной среде причастным лишь косвенно... И только постепенно доходит— время! Время изменило лексику летающего народа, сегодняшние пилотяги говорят хоть и похоже, но совсем иначе. Время, время...
5 февраля 1910 года, спустя две недели после официального признания летчиком, Ефимов вместе с Фарманом и Ван-ден-Бором приглашается провести приемные испытания новых аэропланов, заказанных военным министерством Франции. Чувствуете, как стремительно разворачиваются события, как наполняется его жизнь — испытатель! Уже. Это же фантастика!
Не стану пересказывать биографию Ефимова. Тех, кого заинтересует судьба Михаила Ефимова и его братьев -летчиков Владимира и Тимофея — снова братья! — отсылаю к обстоятельной книге "Соперники орлов" Е.В.Королевой и В.А Рудника, переизданной, если не ошибаюсь, раза четыре. Но один документ я должен привести непременно.
В свое время одесский Аэроклуб получил такую телеграмму из Франции:
"Нужда с детства мучила меня. Приехал во Францию. Мне было тяжело и больно: у меня не было ни единого франка. Я терпел, думал: полечу — оценят. Прошу Ксидиа-са дать больному отцу 50 рублей, дает 25. Оборвался, прошу аванс 200 рублей, дает 200 франков. Без денег умер отец, и без денег я поставил мировой рекорд с пассажиром. Эм-брос говорит: ждите награды! Кто оценит у нас искусство? Здесь за меня милые ученики заплатили 1000 франков, спасибо им. Фарман дал 500 франков. Больно и стыдно мне, первому русскому авиатору. Получил предложение в Аргентину. Собираюсь ехать. Заработаю — все уплачу Ксидиасу... Если контракт не будет уничтожен, не скоро увижу Россию. Прошу извинить меня,— Ефимов"
Поясняю: Ксидиас — банкир, богатый человек, он
послал во Францию Ефимова, полагая, что сумеет распоряжаться им, словно крепостным. Он требовал Ефимова в Россию, требовал немедленно, чтобы зарабатывать на ефи-мовских полетах деньги. Публичные полеты с ипподромов должны были принести солидные барыши предпринимателю. Авиация входила в моду, на авиацию был огромный спрос.
Но я уже говорил: полет учит нас ценить свободу, ощущать ее полной мерой. Ефимов, оказавшийся наделен-
ным редкими способностями к летанию, установив множество рекордов, приумножил свою славу вело- и мотогонщика, отказался горбатить на Ксидиаса. Он приехал в Одессу, бросил на стол двадцать шесть тысяч франков неустойки и вольным казаком поднялся в небо России — это было 8 марта по старому стилю 1910 года. Он хотел жить свободным и независимым, как птица.
Была ранняя весна. Пригревало солнышко. К привычным звукам портового города прибавился новый — несколько раз выстрелив, затарахтел самолетный мотор. И Ефимов отправился в очередной полет. Тот год был исключительно урожайным для Михаила Никифоровича. Только в одних международных соревнованиях в первый же день он получает четыре приза! Он завоёвывает по сумме очков за все дни состязания первое место. Сегодня те старинные рекорды, понятно, "не звучат": ну, что нам скорость в сто с чем-то километров в час. А вот отзыв русского летчика № 2 Николая Евграфовича Попова о Ефимове дорогого стоит: "Этот человек прямо создан для полетов. После третьего урока у Фармана Ефимов стал летать лучше своего учителя". Попов постоянно подчеркивал, что успехи Ефимова — это успехи России!
Совсем недавно в мире насчитывалось не более ста летчиков. Авиация была спортом состоятельных людей, потехой для обывателя. Но минуло два — три года — и самолет находит применение в армии. В России открывается первая школа военных летчиков.
И первым инструктором первой школы пилотов назначают Михаила Никифоровича Ефимова. По царским порядкам ему, сыну крестьянина, рабочему человеку, почти невозможно было получить офицерское звание, но использовать его необыкновенный талант авиатора для подготовки офицеров-дворян — пожалуйста, тем более, что Ефимов успел поработать летчиком-инструктором во Франции и зарекомендовал себя с самой лучшей стороны.
Все, кто учился у Ефимова, вспоминают его добрыми словами, все говорят, что инструктор он был терпеливый, бесконечно доброжелательный к своим ученикам. И вот что еще запомнили все ефимовские ученики: он постоянно возился с машинами. Сам! Механики механиками, но Михаилу Никифоровичу доставляло огромное удовольствие копаться в моторах, регулировать управление, что-то улучшать, что-то переделывать на свой лад в самолетах.
Незадолго до начала войны провели несколько необычное соревнование — летчики состязались в точности бомбометания по наземным целям. С малой высоты атаковали обозначенный на земле круг... апельсинами. И Ефимов вновь — первый! Конечно, попадание в цель оранжевым шариком апельсина было больше забавой, чем серьезным соперничеством, но это развлечение четко указывает, к чему готовилась авиация.
Началась первая мировая война и Ефимов воевал, был награжден...
Ефимов пытался строить самолет собственной конструкции.
Ефимов учил летать молодых.
Ефимов успел испить от славы и хлебнуть горькой жизни тоже.
Когда в России случилась революция, Ефимов избрал красное небо, служил ему верой и правдой, увы, очень недолго. В августе 1919 года белогвардейцы убили первого летчика России, застрелив его в одесской бухте. Застрелили мстительно и подло. Долгие годы в истории нашей авиации о Ефимове упоминали как-то скороговоркой, вроде бы даже между строк. Уж не знаю, кто и какую политику тут пытался делать, но из песни слова не выбросить!
Для меня очевидно — Михаилу Ефимову положен по чину памятник. Хочется верить — будет! Памятные доски, появившиеся в Одессе, не заменят гордого изваяния крылатого сына России.
Д
Должен сказать сразу, с полной откровенностью — о Латаме, летчике, гремевшем в начале века, я знаю, к сожалению, мало, во всяком случае меньше, чем о многих его современниках из Парижского птичника. Известность принес ему спорт. Он подвизался в амплуа удачливого автогонщика, блистал на многих гонках. И никто из его болельщиков не удивился, узнав, что Латам начал летать. Такому вроде на роду написано покорять скорость! Он прекрасно разбирался в технике, легко освоил азы авиации и залетал сразу же уверенно и артистично. Он был одержим мыслью — не отстать! И весьма скоро газеты, ревниво следившие за авиационными делами, соединили его имя с такими лестными определениями, как бесстрашный, отважный, элегантный, удачливый, даже — храбрейший Латам! Ему нравились почитание, шумные восторги поклонниц, он старался выделяться не только стилем полета, но и манерой держаться, подавать себя.
ГУБЕР
ЛАТАМ
Латам жил азартно. Он считался любимцем парижской публики. Ему охотно подражали.
Когда в 1909 году популярная английская газета "Дейли Мейл" назначила приз в десять тысяч фунтов тому, кто первым перелетит через Ла-Манш, Латам оказался едва не первым соискателем. И многие не сомневались в его победе. Он стартовал 19 июля на "Антуаннет" — моноплане, оснащенном мощным (по тем временам) мотором, незадолго до того облетанным Латамом. И увы... не повезло человеку! В самый неподходящий момент, над серединой канала, мотор отказал, пришлось срочно идти на вынужденную, садиться на воду. Сухопутная машина не была на это рассчитана, хотя оказалось, на воде держится. Латам даже успел закурить сигарету, пока не подоспел торпедный катер; моряки выручили — вытащили из воды, обсушили, посочувствовали и доставили на берег.
В авиации той поры, когда каждый полет был событием повышенного риска, было очень важно, как говорят цирковые, не терять кураж. Неудачная попытка одолеть Ла-
| Губер Латам |
Манш не отвратила бесстрашного, отважного, элегантного ... и прочая, и прочая Латама от полетов. В следующие два года его имя много раз появлялось в сообщениях о рекордных достижениях. Особенно шумный успех был у него в 1910 году, когда он первым преодолел высоту 1000 метров.