Первым делом
Шрифт:
— Здесь в селе даже кинотеатр есть, — с гордостью сказала она, — новое кино вот только что завезли, «Трактористы» называется.
— Это где три танкиста выпили по триста? — не удержался я от подколки.
— Не знаю, — с некоторым замешательством ответила она, — не смотрела, только там вроде трактористы, а не танкисты действуют.
— Ну так давай сходим и узнаем, — с ходу предложил я, а она не отказалась.
Кинотеатр тут, как я и предполагал, за неимением отдельного здания расположили в той самой католической церкви, про которую с утра говорил Петро.
«В эту ночь решили самураи перейти границу у реки» — запел Николай Крючков на фоне титров Мосфильма.
— Ой, это прямо про тебя снято, — прошептала Варвара через десяток минут после старта картины, — ты же тоже самураев на Дальнем Востоке бил, как этот Клим.
— Да, похоже, — согласился я, — только я не танкистом, а лётчиком был. А ты, выходит, получаешься Марьяной.
На нас зашикали сбоку, мол мешаете наслаждаться искусством, мы и замолчали. Когда уже всё закончилось, Клим с Марьяной благополучно сочетались браком, а председатель колхоза благополучно последний раз пошутил про бодающегося комара, мы вышли на тёмную уже почти улицу, и Варя спросила:
— И как там самураи на Дальнем Востоке?
— Маленькие, узкоглазые и упёртые, как эти… как ослики — их тоже очень трудно переубедить в чём-то…
— Поподробнее рассказал бы, тебе же есть про что рассказывать, верно? — попросила она.
Я пожал плечами и выдал историю со сбитым Хироси Мифунэ, после чего Варя задумалась.
— Что, так прямо и распорол себе живот?
— Так прямо и распорол… на моих глазах практически.
— Это страшно наверно было?
— Ну да, страшновато, но на войне всякое случается, надо привыкать, — со вздохом отвечал я. — Ты лучше расскажи, что у вас на заводе нового случилось?
— Да ничего почти и не случилось с тех пор, как вы с Милем отъехали… Камов сделал опытный образец новой модели какой-то…
— Ну-ка, ну-ка, — заинтересовался я, — и что за модель?
— Винт у неё только один, сверху, но большой, метров шесть в диаметре.
— И чего, уже полетела это модель-то?
— Да, первый полёт был, но неудачный, подпрыгнула на десяток метров и тут же назад плюхнулась. Будем доводить…
— Да, вспомнил, что хотел спросить — а что про твоего Афанасия слышно?
— Во-первых, он не мой, — зло отрезала она (странно, подумал я, до этого был твой), — а во-вторых, ничего не слышно, пропал он с концами и всё тут.
— Ну и славно, — резюмировал я, — вот наши казармы, — и я сделал попытку поцеловать её в губы, а она не стала уворачиваться.
— Спасибо тебе, Веничка, — сказала она чуть позднее.
— За что спасибо-то?? — недоумённо переспросил я.
— За всё спасибо. А сейчас давай по своим казармам,
Ну по казармам, значит по казармам, не стал спорить я, проводил её до места, вернулся к своему месту обитания, переждал массу скабрезных шуточек и завалился спать. А проснулся от того, что где-то совсем неподалёку взорвалось что-то очень серьёзное…
Я подскочил на своей койке мгновенно, подпрыгнули и все остальные.
— Нас бомбят? — спросил я в воздух, а ответил мне вбежавший в нашу казарму боец с окровавленной физиономией:
— Боевая тревога, подъём, всем по своим местам!
— Знать бы ещё, где у нас боевые места, — ворчал Толик, быстро, впрочем, одеваясь.
В это время ухнуло совсем рядом с нами, здание вздрогнуло, но устояло на месте, посыпались только стёкла. Мы не сговариваясь всей толпой ломанулись вон отсюда.
— Слушай мою команду, — закричал Миль, как самый старший среди нас, — рассредоточиться и по одному двигаться к нашему ангару.
Кисло пахло пороховыми газами, местные полуодетые бойцы метались в разные стороны и было такое ощущение, что орали все и одновременно. Мы с Толиком решили держаться друг друга и довольно решительно продвигались к нашему ангару. После того сильного взрыва, который выбил стёкла в казарме, наступило некоторое затишье.
— А что случилось-то, как думаешь? — спросил меня между делом Толя, — немцы напали что ли?
— Вряд ли немцы, у нас же общей границы с ними нету, — немного подумав, отвечал я, — скорее всего поляки. Или литовцы, но это совсем уж маловероятно.
А вот и наш ангар, целый и невредимый, вслед за нами тут собрались и все остальные лётчики нашей эскадрильи. А следом и представитель штаба прибежал, сообщив нам следующее:
— Все по машинам, немедленный взлёт, перебазируетесь под Бобруйск, аэродром расположен на юго-западе от города. От воздушных боёв уклоняться, если это невозможно, принимать бой. Границу не пересекать ни в коем случае, на провокации не поддаваться. Всё ясно?
— Так точно, — ответил за всех Миль, а потом добавил, — а кто на нас напал-то, товарищ лейтенант?
— Ориентировочно это поляки, эскадрилья Лосей отбомбилась… детали сейчас выясняет вышестоящее командование. Больше ничего не могу сказать.
— Они там в Польше что, совсем ё…у дались? — сказал себе под нос Толик, но лейтенант услышал.
— Разговорчики в строю! — грозно выкрикнул он, — выполняйте приказ, а всё, что сверху этого, узнаете в Бобруйске.
— Слушай, — сказал я Толику, крутя винт, — а Варю-то мы чего, здесь бросим?
— Сколько она весит? — задал мне он вопрос вместо ответа.
— Ну не знаю, — даже растерялся я, — килограмм 50, может 55.
— К себе в кабину если её закинешь, то перегруз небольшой будет, должны долететь.
И я тут же помчался искать подругу… и сразу же почти нашёл её — она сидела на каком-то тючке рядом с общежитием, целая и здоровая, но с остекленевшим взглядом, упёртым куда-то в горизонт, где занималась заря нового дня.
— Подъём, дорогая, — крикнул я ей, — быстро делаем отсюда ноги, пока целые.