Первый детский симфонический (повесть о казанской жизни 70-х)
Шрифт:
Наши экс-скрипачи Саня и Игорь имели месячный стаж игры на гобое, когда стали выступать в новом амплуа. Но за этот месяц, максимум, чему можно научиться — это извлекать звук. Не поставить, натренировать, а всего лишь научиться грамотно извлекать, иначе то передув, то «кикс», то «гырчание», то пустой звук. И вот, играет на репетиции оркестр — пока нормально. Но... «врубили» гобои — всё, «тушите свет»! Можно дальше не продолжать: никакая аудитория слушателей не вынесет такой «лажи». Оркестр спотыкался, Саня с Игорем тяжело вздыхали и, краснея, начинали сосредоточенно рассматривать и поправлять язычки. Инструмент им упорно «не поддавался». А ведь так хотелось иметь в оркестре почти полный состав «дерева»! Тем более, что исполняемые нами «Утро» Грига, «Рассвет на Москве-реке», «Танец маленьких лебедей»
Однако, «не было счастья, да несчастье помогло». Конец второго года нашего с Форином увлеченного музицирования завершился ошарашивающей всех новостью: Макухо отказывается от руководства оркестром. Дело было на репетиции. Мы, юные оркестранты, оглушенные известием, молчали, сжав в руках инструменты. Как так? Такого не может быть! Может это шутка? А, Владимир Алексеевич?
Но это была не шутка. Макухо рассорился с директором Фарсиным: по сведениям Таисс Мухтаровны, в школу пришла разнорядка о представлении соискателя на звание «Заслуженный учитель», нужно лишь было определиться с его кандидатурой. Честолюбивый Владимир Алексеевич очень надеялся (и вполне заслуженно!) на получение этого почетного звания, ведь его ученики-скрипачи каждый год успешно поступали в музыкальное училище, а про нас и говорить нечего: единственный не только в Казани, но и во всем Поволжье детский симфонический оркестр держался исключительно на энергии, энтузиазме и профессионализме Макухо.
Однако Фарид Юнусович придерживался другого мнения: есть, мол, уважаемый Владимир Алексеевич, более достойные кандидатуры, Вы — еще сравнительно молоды, а потому... Словом, свой отказ от руководства оркестром школы Макухо объяснил нам, оркестрантам, «свинским к себе отношением» со стороны директора.
Каникулы с восьмого на девятый класс прошли в печальном осознании того факта, что моё святилище, моя «шамбала» — симфонический оркестр — похоже, уйдет в небытие. Вдобавок родители настояли на том, что мне не следует поступать в музыкальное училище, об учебе в котором мы с Форином мечтали. Карьера музыканта, дескать, очень непроста и не определённа, флейта — инструмент достаточно специфический, редкий, а музыкальное образование — узко специализировано. Другое мое увлечение — биология — более универсально, а потому перспективнее, и пора всерьёз задумываться об учебе в университете. Что ж, убедили. Но Форин — молодец: он остался верен нашей с ним детской мечте и после восьмого класса решил податься в музучилище. Поступил уверенно, что совершенно неудивительно, благодаря блестящей школе Акмала Хаялыча.
Начало нового учебного года в музыкальной школе было тускло и безрадостно, несмотря на насыщенную и сложную программу, намеченную Учителем. Предстояло разучить сложный флейтовый концерт Кванца — уровень училища, между прочим. Но что толку совершенствоваться в игре на инструменте, если нет ни Форина рядом, ни любимого оркестра, ни будущей перспективы музыканта. Бросить что ли? Но нет! Я настолько любил свою флейточку, относясь к ней, как к любимой девочке, бросить которую представлялось подлым и низким предательством. И не только по отношению к ней, но и к искренне вкладывавшему в меня душу Акмалу Хаялычу. Ладно, думаю, закончить «музыкалку» и получить аттестат полезно: жизнь впереди длинная, мало ли что ждет на ее пути.
Новый дирижер школы отказался руководить оркестром в его полном составе — не каждый музыкальный специалист осилит такую сложную «махину»: смычковые, «дерево», «медь», ударные. Да, похоже, наш Макухо уникален. В результате, скрипачей, виолончелистов и контрабасистов объединили в струнный оркестр, а духовиков, не охваченных оркестром Полякова, отрядили в ансамбль, которым руководил преподаватель трубы, оркестрант оперного театра Ильин. Нужно отметить, что на базе первой и четвертой казанских музыкальных школ тоже существовали достаточно сильные оркестры, но они, как и новый, «облегченный» оркестр нашей школы были камерными, струнно-смычковыми.
После первого же занятия в духовом ансамбле я отчетливо осознал — нет, ребята, это не для меня: «морковка» после «мёда», как выражались наши пацаны, «не канала». О чем я прямо заявил Ильину, добавив, что ходить на ансамбль
Но Макухо не был бы Макухо, если бы так легко сдался и похерил годы титанических усилий по созданию и руководству своим оркестром. Встретив как-то меня, он с загадочной улыбкой поинтересовался: а не хочу ли я продолжить играть в его оркестре? Внутри меня всё радостно возликовало: «Ха! Вы еще спрашиваете!» — «Так приходи на репетицию!» Владимир Алексеевич договорился с директором соседней общеобразовательной школы №88, что на улице Ботанической, в которой училось много наших оркестрантов, о выделении помещения для репетиций.
На первую репетицию «реанимированного» оркестра я буквально летел! Невозможно передать, как мы, оркестранты, были рады новой встрече друг с другом и возобновлению репетиций и выступлений! Никто не ушел! Ни один человек! Даже те, кто поступил в музыкальное училище, включая Форина, хотя им-то точно уже необязательно было играть у Макухо. К слову, тогда в музучилище своего симфонического оркестра не было. А тут — какая-никакая, а все-таки оркестровая практика! Да и вообще...
Так чем же «несчастье помогло»? Освободившись от организационной зависимости от музыкальной школы и ее директора, Макухо со своим оркестром превратился в «свободного художника»: планы и цели можно было уже ни с кем не согласовывать, только с нами. Оркестр стал выступать намного чаще. И на радио, и на телевидении, и в МЦ (Молодежном центре), и в филармонии, и в, святая святых, оперном театре, и даже на ТЭЦ-2. Певец Юрий Орлов стал нашим постоянным солистом. Несколько раз мы выступали в ДК имени Кирова, объединившись с их ВИА, нас тогда «величали» уже эстрадно-симфоническим оркестром, как у самог'o маэстро Юрия Силантьева! Выступали также с хором Дворца пионеров имени Абдуллы Алиша.
Административный талант Владимира Алексеевича заиграл новыми красками, ему удалось найти спонсоров (тогда говорили «шефов»). Нам пошили единую концертную форму: на девчонках — красивые длинные переливающиеся голубым платья, на нас, пацанах — жакетные костюмы и рубашечки тоже голубого и синего цветов (без жабо с брошками!). В таком виде мы смотрелись не просто хорошо — картиночкой! Не было проблем с кормежками, транспортом. Словом, полноценная творческая жизнь!
Правда, название оркестра менялось, в зависимости от «политической» конъюктуры: то «ДК имени Кирова», то «Республиканского центра творчества молодежи», то еще как-то, уже забыл. Вышедшая весной 1978 года в газете «Комсомолец Татарии» статья под названием «Первый детский симфонический» окрестила нас уже оркестром «Приволжского РОНО». Под этим же названием мы выступили на большом правительственном концерте в оперном театре. «РОНО» так «РОНО»: на качество исполнения это никак не влияло.
А что же многострадальные гобои? Макухо и тут нашел решение. Свобода действий и плавающий «статус» нашего оркестра позволили ему добыть небольшую ставочку совместителя для Фердинанда — выпускника музучилища по классу гобоя, мы звали его «Фердик». Фердик совсем бы не выделялся среди нас, если б не борода, которую он отказался сбрить. Зато, наконец-то, в стройном ансамбле оркестрового «дерева» зазвучал гобой! И не просто зазвучал — запел... Звуком гобоя, как и почти виртуозной техникой, Фердик владел прекрасно. В сложных местах партитур бородатый «мальчик», как и Акмал Хаялыч когда-то в нашем с Форином незабываемом дебюте, играл один, где попроще — с Саней и Игорем. И всё время им подсказывал, показывал, объяснял как правильно исполнять — образно выражаясь, обучал «курсу молодого бойца» в «боевой» обстановке. Кое-какие места из партитур они «долбили» отдельно, в сторонке. Результат не преминул сказаться: качество игры экс-скрипачей, под непрерывным чутким руководством Фердика, стало улучшаться не по дням, а по часам. Когда удавалось правильно исполнить что-то стоящее, Саня с Игорем светились от гордости, чему мы все были несказанно рады.