Первый узбек
Шрифт:
– Ты меня осуждаешь за то, что я не приказал ему запечатлеть своё имя на порталах этих дворцов? – я был недоволен тем, как он это сказал, я хорошо понимал, что Али достоин большего.
Достоин не только имени на портале, он достоин самого роскошного дворца для жилья, самого грандиозного медресе, в котором он бы мог преподавать своё непревзойдённое мастерство. Я знал, что Али-зодчий со своим братом устроили что-то вроде мактаба для зодчих. Он до сих пор всем проезжающим купцам заказывает книги по архитектуре и математике. Зульфикар начал отнекиваться:
– Нет, великий хан, у нас это не принято, и не нам с тобой менять устоявшиеся традиции. А то, что нет
Чувствую, что постепенно возвращаюсь к жизни. Мысли вихрем завертелись вокруг повседневных дел. Их, кроме меня, никто не сделает. Я люблю тебя, брат! Я насытился. Живот не заболел, голова оставалась ясной. В жар не бросало. Теперь просмотреть бумаги, принять решение, что же делать с Абдулмумином?
– Зульфикар, посмотри за занавеску, никто там не спрятался? – осторожность всегда и во всём, поэтому я и нахожусь на ханском месте вот уже сорок лет.
– Я уже посмотрел, никого нет ни за занавесями, ни за коврами, ни в коридоре. О чём ты хотел поговорить, великий хан? – никогда Зульфикар не ответит просто так – он всегда сначала сделает, посмотрит, потом ещё раз проверит, а уж потом будет докладывать, что ничего мне не угрожает.
– Об Абдулмумине. – Я скривился, как от застарелой зубной боли…
– А что Абдулмумин? Сидит себе в Балхе, окружил себя подхалимами и развлекается с мальчиками. Пьёт вино и часто напивается до изумления. Да, ещё обжирается! Прости меня, великий хан, он стал ещё толще, чем ты… – худоба и поджарость Зульфикара были предметом моей тайной и всепоглощающей зависти.
– Я не толстый. Я упитанный! Я всегда был таким, а тебе я язык укорочу, если будешь про мою полноту говорить! А вот ты худой! – съязвил я.
– Не укоротишь. Тебе, кроме меня, никто правды не скажет, вот умру я, что делать станешь? На брата надеешься? И я не худой, я стройный! – детская перепалка развеселила меня.
Я заулыбался, заулыбался впервые за долгие дни моей болезни.
– У меня остался только один брат, ты же знаешь, это Ибадулла-султан, на него у меня есть надежда, он всегда мне помогал и никогда не выступал против меня. Двое других погибли; и Абд-ал Каддус и Абд-ал Латиф. Они были младше, но Аллах призвал их к себе. Ибадулла хорошо воевал против Таваккула. – Я задумался и замолчал:
этот Таваккул странный, очень непоследовательный.
– Не странный он. Жадный, как все кочевники.
– То воюет за меня, то против меня. И не поймёшь, что ему придёт в голову сегодня или на другой день, или на следующей неделе. Очень обидчивый, хитрый, но если ветер удачи отворачивается, то он отворачивается вместе с ним. Он похож на флюгер. – Я был рад щегольнуть учёным словечком, тем более что установка настоящего флюгера на одной из башен Арка вызвала неподдельный ужас у муфтиев и шейх-уль-ислама, а у меня искреннее удовольствие от этого ужаса.
– Вот видишь, а для меня нет никакого ветра удачи, кроме твоего, я всегда рядом. Так что пусть мой язык останется при мне.
– Будь по-твоему. Так что там Абдулмумин?
– Великий хан, смотри, что пишет твой Хикмет. Я рад, что в своё время одобрил этого молодца. Жаль, что воспитывался не в твоей сотне. Но хорош, ничего не скажешь! Судя по его письму, он с Абдулмумином в одной постели спит, из одной пиалы чай пьёт и из одного лягана плов ест. – Я опять улыбнулся. Недоумение Зульфикара, не наигранное, а настоящее, приводило меня в благодушное настроение.
Я взял лист тонкой бумаги, поданный Зульфикаром. Писулька неоднократно сворачивалась, на сгибах слегка потёрта и была мятая-перемятая. Однако прочитать текст было возможно. «Во имя Аллаха милостивого и милосердного! Дорогой мой друг Замир! Свет наших очей, великий султан Абдулмумин, отражение солнца на земле, сильнейший воин и красивейший из живущих на земле мужчин, да продлятся его годы вечно! В месяц шавваль в день Джума Абдулмумин, да живи он вечно, с утра выпил много виноградного вина, а потом уединился в гареме с двумя мальчиками, красивыми, как Венера в предутреннем небе, и не расставался с ними до вечерней молитвы, которую по обыкновению пропустил. Потом султан изволил пировать со своими приближёнными, а тем, кто отказывался пить запрещённый напиток, выливал его на голову или брызгал в лицо, от чего многие начинали кашлять и задыхаться. Султан изволил веселиться до полуночи, потом отправился в гарем к новой наложнице. Но заснул, не дойдя до гарема, и слуги отнесли его в опочивальню. Утром другого дня он отправился на охоту со своими сардарами, предупредив, что через неделю все войска должны быть готовы к великой битве. Во имя Аллаха, милостивого и милосердного, да благословит султана Абдулмумина во всех его начинаниях. Желаю тебе, Замир, жить долго и счастливо, и не прощаюсь с тобой, надеясь вскорости свидеться. Да буду я твоей жертвой, твой друг Ислам».
Не ошибся я в Хикмете, которого мне навязал Ибадулла-султан всего три луны назад, уверяя в его исключительной изворотливости. Если попадёт это письмо в руки нежелательного человека, то непонятно, будет сплетня это или донос, который мне крайне необходим.
– Ты читал? – можно было и не спрашивать. Зульфикар всегда читает мои письма. Но не потому, что хочет быть в курсе всех событий, а потому, что бумага может быть пропитана ядом. Кукельдаш тщательно проверяет, нет ли какой отравы на тех листках, что попадают ко мне в руки.
– Конечно. Хитёр твой Хикмет, прямо мёд с молоком из его уст, а на самом деле кусает, как собака, и жалит, как скорпион. Сразу не поймёшь: то ли он хвалит Абдулмумина, то ли осуждает?
– Другие не поймут, а нам с тобой ясно, что он войска готовит, но куда идти собирается, надо узнать. – Донос Хикмета нельзя оставлять без внимания, вроде бы полнамёка, полслова, но они сказаны Абдулмумином, а мною были услышаны.
Нам с Зульфикаром не нужно много слов, чтобы понять друг друга или убедить в чём-то. Но ещё в детстве я понял, что отношение окружающих к нам не одинаковое. Нас кормили за одним дастарханом одинаковой едой, нас учили одни учителя. Но если Зульфикар что-то делал лучше меня, его за это никогда не хвалили. Чаще всего наказывали: не будь лучше шахзаде, не старайся превзойти его. Он метко стрелял из лука и чаще попадал в цель. Но если попадал я, то вокруг поднимался хор умильных возгласов: «Ханзаде показывает удивительную меткость, он, как Искандер, может попасть в Луну, если на то будет его желание!» Такие похвалы не выпадали на его долю. Зульфикар не сердился. Однажды я застал одного из своих наставников, который старательно выкручивал его правое ухо: