Песнь крови
Шрифт:
Ваэлин вытащил секиру из обмякшей руки человека, которого он убил, подошел и принялся рубить стену. Он рубил до тех пор, пока в кладке не появилась дыра. Меченый снова гавкнул, но Ваэлину не было нужды в собачьем чутье, он и сам понял, что там, за стенкой: он отчетливо чувствовал сладковатый и тошнотворный запах гниения…
Он переглянулся с Каэнисом. Брат смотрел на него сочувственно.
«Френтис… «Хочу быть братом… Хочу быть как вы…»
Он еще яростнее замахал секирой. Кирпичи и раствор рассыпались облаком красной и серой пыли. Братья присоединились к нему, подхватив
За стеной была длинная узкая комната. Висящие на стене факелы давали достаточно света, чтобы озарить сцену из кошмара.
– О Вера! – в ужасе воскликнул Баркус.
Под потолком висел труп, скованный цепью за щиколотки. Его руки были притянуты к груди кожаным ремнем. Он, очевидно, провисел так уже несколько дней, посеревшая плоть провисла и начала отделяться от костей. Зияющая рана на шее ясно говорила о том, как именно он умер. Под трупом стояла чаша, черная от запекшейся крови. В комнате было подвешено еще пять трупов, и у всех перерезаны глотки и внизу подставлена чаша. Они слегка покачивались на сквозняке, тянущем сквозь дыру в стене. Вонь была сногсшибательной. Меченый морщил нос и старался держаться поближе к стене, подальше от трупов. Дентос уткнулся в угол и принялся блевать. Ваэлин подавил желание последовать его примеру и принялся обходить трупы, заставляя себя смотреть в лицо каждому. Все эти люди были ему незнакомы.
– Что же это такое? – спросил Баркус с изумлением и омерзением. – Ты же говорил, что это обычный преступник!
– Ну, похоже, это преступник с большими амбициями, – заметил Норта.
– Нет уж, это не обычная уголовщина, – тихо сказал Каэнис, вглядевшись в один из подвешенных трупов. – Это… что-то другое.
Он опустил взгляд на почерневшую от крови чашу на полу.
– Что-то совсем другое.
– Но что же?.. – начал было Норта, но Ваэлин вскинул руку, призывая его замолчать.
– Слушайте! – прошипел он.
До них доносился слабый, странный звук: голос, что-то читающий нараспев. Слова были неразборчивые, непонятные. Ваэлин пошел на голос и обнаружил нишу, а в нише – дверь, слегка приоткрытую. Опустив меч, он приотворил дверь носком сапога. За дверью обнаружилась еще одна комната, на этот раз – грубо вырубленная в скале, омытая алым заревом пламени. Густые тени метались над зрелищем, от которого Ваэлин еле сдержал вопль ужаса.
Френтис был привязан к деревянной раме, стоящей перед пылающим открытым огнем. Рот у него был плотно заткнут кляпом. Мальчик был обнажен, его торс был исчерчен множеством порезов, образующих на коже замысловатый узор, по телу струилась кровь. Глаза у него были широко распахнуты, в них стояла боль и ужас. При виде Ваэлина глаза распахнулись еще сильнее.
Рядом с Ваэлином стоял человек с ножом, с обнаженным торсом. Бугры мышц на руках и жесткие, угловатые черты лица обличали в нем огромную силу. Человек был одноглазый. В пустую глазницу был вставлен гладкий черный камень. Человек обернулся к Ваэлину, и в камешке отразился красный огненный блик.
– Ага, – сказал человек. – А ты, должно быть, наставник.
Ваэлину никогда прежде по-настоящему не хотелось убивать, он никогда не испытывал подлинной жажды крови. Но теперь она взметнулась в нем, и песнь ярости ослепила его разум. Он стиснул в кулаке рукоять меча, шагнул вперед, готовясь атаковать…
Он так и не понял, что произошло и откуда взялось это оцепенение, сковавшее его мышцы. Он просто вдруг обнаружил, что лежит на полу, что легким не хватает воздуха, что меч с лязгом вылетел у него из руки. Ступни и кисти сделались ледяные. Он попытался встать, но никак не мог найти опоры и бестолково размахивал руками и ногами, точно пьяный. Одноглазый отошел от Френтиса, его нож казался окровавленным желтым клыком в свете пламени.
– Эй, Одноглазый! – гаркнул Баркус, врываясь в комнату вместе с остальными. – Смерть твоя пришла!
Одноглазый человек вскинул руку почти небрежным жестом, и дорогу братьям Ваэлина преградила огненная стена. Они отшатнулись. Огненная стена охватила комнату кольцом, встав от пола до потолка – сплошной барьер клубящегося пламени.
– Люблю огонь, – сказал Одноглазый, снова обратив свое угловатое лицо к Ваэлину. – Погляди, как пляшет! Красиво, не правда ли?
Ваэлин попытался было сунуть руку под плащ, за охотничьим ножом, но обнаружил, что рука дрожит и не слушается.
– А ты силен, – заметил Одноглазый. – Обычно они и шевельнуться-то не могут.
Он взглянул на Френтиса. Мальчик висел с широко раскрытыми глазами, из ран у него струилась кровь, обнаженное тело изо всех сил дергалось, пытаясь порвать путы.
– Ты явился сюда за ним, – продолжал Одноглазый. – Тот самый, что, как он говорил, придет и убьет меня. Аль-Сорна, победитель Черных Ястребов, убивший наемных убийц, отродье владыки битв. Я о тебе наслышан. А ты обо мне?
Он усмехнулся безрадостной улыбкой.
Ваэлин, к своему изумлению, обнаружил, что плеваться он еще способен. Плевок упал на сапог Одноглазого.
Улыбка исчезла.
– Наслышан, я вижу. Интересно, что именно ты слышал? Что я преступник? Владыка преступников? Конечно, это правда – но всего лишь часть правды. Тебе, несомненно, пришлось убить нескольких моих подчиненных, чтобы проникнуть сюда. Как ты думаешь, отчего они не бросились бежать? Отчего они боятся меня сильнее, чем тебя?
Одноглазый присел, наклонился вплотную к лицу Ваэлина и прошипел:
– Ты явился сюда с мечом, с братьями и с собакой, и ты просто не представляешь, как ты мелок и жалок!
Он повернул голову, демонстрируя Ваэлину черный камень у себя в глазнице.
– Тебе простительно думать, будто это проклятие. На самом деле то был дар, удивительный дар, за который мне следует благодарить твоего юного братца. О, какое могущество он мне дал! Достаточно могущества, чтобы встать над всем городским отребьем. Я сделался королем воров и головорезов, я ел с серебряных блюд и утолял свою похоть с красивейшими шлюхами. У меня есть все, чего только может возжелать человек, и все же я обнаружил, что одного я забыть не могу, одно только тревожит мой сон.