Песнь о наместнике Лита. Тревожное время
Шрифт:
– Лучшие Люди слышат просьбу маршала Варзова.
Лучшие, Лучшие... Как будто Людей Чести по происхождению здесь и не существовало вовсе, хотя Ричард догадывался, что старой знати полно не только среди врагов Талига, но и среди его сторонников. Как же это необдуманно, столько презрения к Людям Чести, неудивительно, что Борны и Рокслеи согласились на восстание. Ричард вздохнул и, чтобы не обращать внимания на боль, отдал свой слух музыке.
Адмирал Рамон Альмейда назвал имя Альберто Салины. Вот и хорошо. Однокорытник попадет на свое любимое море, и Ричард был за него рад. Юлиус и Валентин
– Я, граф Людвиг Килеан-ур-Ломбах, комендант Олларии, прошу и выбираю Эстебана Сабве, лучшего из фабианцев.
Эстебан закатил глаза, страдальчески посмотрел на Дикона, однако по лестнице поднимался уверенно и легко, а не с видом гномика, обиженного злым великаном, из любимой сказки Эдит. Произнес клятву, однако, замогильным голосом, словно его навек вынудили связаться с брачной клятвой нелюбимой девицы.
– Я, Леопольдо герцог Фиеско, прошу и выбираю благородного Бласко Дельгадо.
– Я, Ги, граф Ариго, прошу и выбираю благородного Эдварда Феншо.
«Просите, просите...»
Они все удивятся донельзя, узнав, чем все закончится, несомненно.
Время шло, бывшие однокорытники удалялись к своим новоявленным эрам, ряд редел, и вот, наконец, на черно-белом прямоугольнике осталось шесть человек. Карл, Анатоль, Луитджи никому не приглянулись, близнецы отправлялись воевать, а Ричард Окделл стоял и ждал, чувствуя, как душу вероломно захватывают напряжение и колкий подленький страх. Неужели Алва не сдержит слова?
Грохнула полуденная пушка. Все. Теперь-то Ворон должен сделать то, что обещал - иначе Ричард очень хорошо постарается, чтобы убивец отца прослыл ненадежным лжецом, и неважно, какой силы гнев кардинала обрушится на русую макушку герцога Окделла - свою месть он совершит.
А потом куда деваться? Не иначе, как вернуться домой, прихватить Айрис и мчаться в Агарис, к ее жениху...
Снова горнисты постарались, пропела труба, и снова услуги герцога Окделла предложили членам Высокого Совета. То ли от жары, то ли еще от чего, в руке снова взыграла острая боль, и юноша заскрипел зубами. Где это бесстыжее воронье летает, и тут ли он вообще? Народу собралось много, так что Ричард вполне мог допустить, что герцог Алва валяется в похмельном состоянии в своем кабинете. На мягком, кошки его раздери, диванчике!
Чтобы не видеть, как писец поднимается на галерею, к Фердинанду, готовому подписать указ, Ричард в отчаянии закрыл глаза и стал представлять открывающиеся перспективы агарисских мятежников.
– Ричард, герцог Окделл. Я, Рокэ, герцог Алва, Первый маршал Талига, принимаю вашу службу.
Воронье пробудилось, и теперь насмешливо захлопало огромными крыльями над головой Ричарда Окделла, но сейчас не до взаимной войны. Нужно сосредоточиться и сделать шаг к своей цели, до которой уже осталось около одного бье.
– Герцог Окделл приносит присягу.
– Я, Ричард из дома Окделлов, благодарю Первого маршала за оказанную мне честь. Я клянусь исполнять его волю и служить ему и в его лице служить Талигу. Отныне бой герцога Алвы - мой бой, его честь - моя честь, его жизнь - моя жизнь. Да покарает
И к чему такие сложности? Ричард не любил давать клятвы, понимая, что многие из них на Изломе исполнить невозможно, особенно, если тебя заставили работать на две стороны, однако это было скорее официальной необходимостью, чем почитанием каких-то древностей. Но как давать клятву, не будучи уверенным, что не предашь, когда от этого зависит все?
– Первый маршал Талига слышал твою клятву и принял ее.
Мозги плавились от жары, путались мысли, болела рука, но Ричард Окделл поднялся на галерею. Склонившись, коснулся губами протянутой руки эра, и прерывисто вздохнул, задыхаясь от духоты.
– Вы своего добились, - проговорил Алва, - с чем вас и поздравляю. Оставайтесь здесь.
– Да...
Грохнул рев музыки, в горло плеснуло тошнотой, подкосились ноги, и новоявленный оруженосец Рокэ Алвы бесславно рухнул в глубокий обморок.
Глава 19. Вопросы и ответы
Едва Ричард Окделл обрел сознание, понял, что вернулся в славный подлунный мир под названием Кэртиана, и открыл глаза, то поспешил немедленно ужаснуться, но такая его реакция произошла скорее от неожиданности, чем от настоящей боязни очнуться в богато обставленной комнате. Немного полежав, он сделал несколько выводов относительно себя и собственного положения: во рту пересохло, постель мягкая и удобная, а голова и рука дружно болят, нехорошо при этом пульсируя. А еще кто-то снял с него сапоги.
Поразмыслив еще немного, чем заслужил еще дополнительную порцию головной боли, юноша вспомнил, как дал клятву на площади Святого Фабиана, пожалел о необходимости этой клятвы для устройства своего хорошего будущего, а потом наступила глухая и беспросветная ночь. Отчего-то ныло плечо - наверное, он потерял сознание и покатился по лестнице, пока не подхватил какой-нибудь расторопный стражник. Но главное, что пришел в сознание, теперь надо поскорее обдумать, как разговаривать с Вороном, пока эта шальная птица не прилетела. А что говорить? «Извините, эр, я настолько рьяно готовился к Фабианову дню и желал быть в хорошей форме, что сцепился с крысой и понес тяжелые потери?»
Нет, это не поможет, проще прийти в себя и осмотреться.
Ричард приподнялся на локтях и рука заныла снова - судя по всему, ее никто не собирался осматривать, и поэтому надо поизящнее намекнуть эру Алве, что тот бесчестный эгоист, раз даже не заметил, что кисть распухла. Теперь, наверное, и белую перчатку не снять. Попытавшись это сделать, юноша взвыл и оставил руку в покое.
Комната, в которую его принесли, не блестела избыточной роскошью, но и бедноватой ее назвать было невозможно. Стены отделаны золотистыми драпировками, а бархатное покрывало на кровати, куда его опустили, не удосужившись снять даже душный колет, алый с черным орнаментом, ковер на полу имел бордовый цвет, а стол и стул темного дерева. Обивку на кресле юноша даже не стал рассматривать, поняв, что дело плохо.