Песнь шаира или хроники Ахдада
Шрифт:
Но они оставались глухи к моим словам и не обращали внимания на мои речи.
Затем я был схвачен и насильно связан, также ко мне были привязаны семь хлебных лепёшек и кувшин пресной воды, как полагалось, как вы помните, по обычаю. Меня спустили в этот колодец. Осмотревшись, я понял, что это огромная пещера под горой.
– Отвяжи от себя верёвки!
– последовал приказ сверху.
Однако я не согласился отвязаться, тогда они бросили верёвки вниз. Затем отверстие было прикрыто камнем и люди, видимо, ушли своей дорогой.
43.
Продолжение
– А ведомо ли тебе, визирь, не далее, как на прошлой неделе в моей сокровищнице был обнаружен вор.
– Вор, мой повелитель, - визирь Абу-ль-Хасан крепко держал за руку повелителя правоверных (ибо султан в своем городе - повелитель правоверных), боясь отпустить.
Немногим было ведомо, а визирь Абу-ль-Хасан имел счастье входить в число немногих, о колдовстве, охраняющем сокровищницу султана Шамс ад-Дина Мухаммада.
– Вор, и судя по всему - из умелых, раз ему удалось добраться до самого сердца дворца.
– Но не очень умелый, раз его поймали.
– На все воля Аллаха! Скорее - не очень везучий. Пожелай он забраться в сокровищницу любого другого султана, и полное риска предприятие увенчалось бы успехом. Бедняга пролежал недвижим несколько дней, чем уже начал нести заслуженное наказание.
– Что с ним стало, о повелитель?
– Отправил на галеры.
Они, наконец, оказались в центре сокровищницы, и Шамс ад-Дин отпустил руку визиря.
Абу-ль-Хасан осмотрелся. Не часто, ой не часто за многолетнюю службу выпадала ему честь оказываться здесь: китайская парча, венецианский бархат и фламандский батист соседствовали с индийскими мечами и арраскими шпалерами. А вон и сбруя с седлом, инкрустированные слоновой костью, по белому полю которой, как миндаль в молоке, плавали разновеликие драгоценные камни - подарок халифа Дамаска.
Шамс ад-Дин направился к столику эбенового дерева с резными ножками, что скучал у пузатого сундука с оббитыми зеленой медью боками. На столике стояло блюдо, на блюде покоилась голова. Глаза были закрыты.
"Не померла бы," - испуганно подумал Абу-ль-Хасан.
– Эй ты, как тебя там, - Шамс ад-Дин легонько пнул столик, блюдо слегка съехало, голова закачалась.
"Точно померла! Нет бога, кроме Аллаха и Махаммед - посланник его!"
Пергаментные веки поднялись. Глаза, полные тоски глаза того, кто некогда звался врачом Дубаном, посмотрели на султана.
– А-а-а, это ты.
– Глупая голова, ай глупая голова, - затопал ногами Шамс ад-Дин Мухаммад, - гибнут жители Ахдада, гибнут правоверные. Души, бессмертные души - собственность Аллаха, которым положено вкушать вечный покой в зеленых садах солнечного Джанната, отправляются неизвестно куда, а ты спишь! Глупая, ай глупая голова!
– Ты пришел ко мне узнать средство от болезни?
– Клянусь памятью предков,
– Что? Отрубить мне голову?
– то, что осталось от врача Дубана начало смеяться.
– А, может быть, повесить?
Визирю Абу-ль-Хасану сделалось страшно. Хорошо шутить с сильными мира сего, когда тебе нечего терять. А если, кроме головы, Аллах дал тебе еще и тело. Милое уму, несколько тучное тело, да поясница побаливает, но за столько лет привык.
– Я... да ты...
– лицо султана Ахдада налилось дурной кровью, затем пошло пятнами, тоже дурными.
– Я велю тебя стянуть с твоего блюда, а затем изжарить на медленном огне, посмотрим, как тогда ты посмеешься!
– Жарь. Я живу в таком положении уже много лет. Чуть меньшее количество лет, я пребываю в этой сокровищнице. Когда был жив твой отец - достопочтенный султан Нур ад-Дин, которого никто, даже в бреду не назвал бы мягким - еще ничего, а сейчас... я устал жить. Убивай, жарь и покончим с глупыми разговорами.
Шамс ад-Дин Мухаммад взглянул на визиря. У Абу-ль-Хасана тут же высохла слюна, и он чуть не облился от страха. Вот уж кого светлейший прикажет поджаривать на медленном огне, да и при наличии шеи повесить не составит особого труда.
– Достопочтенный Дубан, о шахиншах лекарей и шейх ученых, не сыщется ли в сундуке мудрости, коим - Аллах тому свидетель - является твоя бесценная голова, среди прочих м-м-м, э-э-э, мудростей средства от болезни, доставляющей столько неприятностей славным жителям, э-э-э славного Ахдада, - запинаясь, вопросил Абу-ль-Хасан.
– Не сыщется, - ответил Дубан, часто моргая.
Абу-ль-Хасан почувствовал, как душа его подошла к носу, готовая вот-вот вылететь из него.
– Ай, глупая голова, от тебя никакого толку!
– Шамс ад-Дин вновь затопал ногами.
– Ай, глупый визирь, от тебя толку еще меньше...
– Однако в сундуке мудрости имеется средство от сна. Семена одного дерева страны Аль-Хабаш, их следует высушить, затем обжарить без масла и пряностей, затем измельчить, после залить горячей водой и выпить этого настоя не меньше трех чашек. Посадите человека, рядом с постелью больного, и он своими глазами увидит, куда исчезают несчастные.
– Узнай, кто в городе заболел в последнее время, - Шамс ад-Дин прекратил топать ногами, и даже обычная бледность вернулась на щеки повелителя правоверных (а султан в своем городе - повелитель правоверных).
– И достань мне этих семян! Сегодня же, к вечеру!
– О, светоч мира, да где ж я...
Голова вздохнула.
– Вон, два мешка у стены валяются, жареные уже. Бери - не хочу.
44.
Продолжение рассказа третьего узника