Песни и сказания о Разине и Пугачеве

Автор неизвестен

Пожили они тут сколько-то времени, отдохнули и стали собираться в путь-дорогу. Харко свою девку бросил, живую пустил, на все четыре стороны; порешить ее совсем жалко стало: ведь так ли, сяк ли, а все-таки она жила у него заместо жены. Советовал то же сделать и своим причетникам, чтоб и они девок своих бросили, а те не послушались: жалко было расстаться с девками; больно уж по сердцу пришлись. Тогда Харко говорит своим согласничкам:

— Все мы люди свободные, казаки вольйые, приказывать вам не. смею, а совета моего не слушаетесь. Ваше дело, воли с вас не сымаю. Ступайте, куда хотите, а я вам после этого не товарищ!

Согласнички говор ят:

— Теперь девки нам не помеха, а когда будет нужно, — бросим.

Харко говорит:

— Когда будет нужно, тогда будет поздно.

Согласнички спрашивают:

— Как

так?

Харко говорит:

— Эти девки не семьянны: оне, думаю, на своем веку и сами не мало нюхали человечьей крови. Мы же гнездо ихнее разорили: не забудут оне этого, и рано ли, поздно ли, порешат, доканают нас, — не мытьем, так катаньем, проклятые, доймут. Эй! послушайте меня: бросьте!

Сподручники смеются и говорят:

— Доселева, Харкушка, мы чли тебя за храбреца, а теперь видим, ты трусу празднуешь. Вспомни, давно ли мы, двенадцать человек, набили девок более двухсот. Ну, статочное ли дело, чтобы двенадцать девок осмелились супротивничать нам, таким молодцам?

Харко говорит:

— Открыто поле особь статья, постель особь статья. Слыхали, чай, сказание библейское про Олоферна, а если не слыхали, так я скажу.

Олоферн был не вам чета, однако отмахнула же ему голову жена слабая.

Подручники Харка только засмеялись, да промеж себя говорят: «трусу празднует!»

Харко осердился и поехал прочь.

Согласнички его поехали сами по себе. Выбрали они себе местечко на Краоном^Яру, где теперь Красноярский форпост, и тут устроили стан.

Харко один остановился ниже этого места, верстах в пятнадцати, и тоже устроил себе стан, не на земле, а на дереве. Там он свил себе гнездо, словно Соловей-разбойник, и зажил в милу душу. Итти к нашим казакам 1на Кош-Яик пораздумал: ждал, что будет от его соглас-ничков, думал, не образумятся ли, не разведутся ли с девками-то.

Пожили они на новых местах сколько-то времени, самую малость однако: Харко сам по себе, а согласнички его сами по себе. Вот, сударь мой, в одну ночь, на самой на заре, притащился к Харке с Красного-Яра один из его согласничков, весь, бедняжка, изранен, еле-еле дышит, да тихо, жалобно, чуть слышно и говорит:

— Сбылись слова твои, атаманушка: сгубили нас змеи скорпии…

Сказал (это, да и тут же и дух свой испустил.

Харко тое ж секунду спрыгнул с гнезда своего, вскочил на бурого коня, что у дерева привязан был, и помчался к Красному-Яру. На восходе солнышка он был уже там и застал девок: те, бестии, дуван дуванят, значит, делят по себе дч)бро убитых молодцов. Лишь только узрели оне его, так и одурели на месте. Как тигра, е пеной у рта Харко бросился на девок с саблей в руке, да вдруг и остановился. «Этого для вас мало, бестии!» — сказал Харко, да и давай живьем вязать девок: всех перевязал, да и положил, словно осетров на багреньи, в ряд, одну подле другой. Славно! Осмотрел и сотласничков своих, а те, бедняжки, все измясничены донельзя, узнать даже не можно, кто¹ Карп, кто Иван: так, бестии, постарались. Съездил и за тем, что у его дерева умер. Потом вырьгл две^ наддать могил, положил в них убитых согласничков, а подле каждого из них доложил по девке-душегубке: эти, бестии, были живые, кричали, визжали, просили Харку, чтоб он добил их; да не на того напали:

«Что торопитесь? успеете еще околеть!» — говорит Харко, и дело свое делает.

Потом, сударь мой, опустил в могилу к каждому согласничку по ноше серебра, по ноше золота, по сабле, по ружью, по копью, по паре пистолей, и все это, не торопясь, чин-чином, зарыл. Напослед всего на могиле каждого согласничка посадил по лесной яблоне. Покончим-ши это дело, Харко сказал:

— Не пропадай эта казна даром: дайся казна эта тому молодцу, кто на своем веку убьет двенадцать дюжин «басурманов, иль-бо басурманок!

— Ну, а что клад? Дался ли кому? — спросил я.

— Нет! Казаться казался, а не дался, — сказал старик.

45

Один казачок-гулёбщик (охотник) плыл в бударке по Бакоаю, не далеко от моря, пльгл он?то и увидал: на берету в камыше, на (небольшой поляне, стоит белый с красными узорами шатер, а в шатре как жар горит золотая маковица. Увидел это казачок, дивуется. «Что за оказия такая», думает сам про себя казачок, «уж не дьявольское ли навождение, уж не бес ли морочит?» Думает казачок, а сам и глаз не сводит с золотой

маковки, да и не (знает, что делать: пристать ли к берегу, где шатер-то стоит, или своротить скорее в какой-нибудь ерик, да и драть по-добру, по-здорову. «А что я скажу товарищам? — думает казачок. — ‘Скажу: шатер, мол, с золотой маковкой видел, а что за шатер и кто в нем, не знаю — не ведаю. Поднимут тогда меня на-смех, проходу не дадут. . Ну, была, не была», — сказал сам себе гулёбщик, взял да и пристал к берегу. Вышел он на берег и видит: около шатра у дверей сидит, пригорюнившись, девица, в расейском шелковом сарафане, да такая раскрасавица, что ни в сказке сказать, ни пером написать: белолица, круглолица, румянец во всю щеку, глаза — что твои спелые торновины, а русая коса чуть не до земли; просто девка кровь с молоком. Спервоначала, как увидел ее казак, — остолбенел. Однако он скоро подошел к ней, а сам читает про себя: «да воскреснет бог», думает, уж не шутовка ли (русалка) прикинулась, чтоб загубить душу христианскую. Подошел он к ней и говорит: «Здравствуй, красна девица!» — «Я, — говорит она, — не девица..» Сказала она это, да и заплакала. «Кто же ты такая?» — спрашивает казачок. «Стеньки Разина полюбовница!»— сказала она, да пуще прежнего заплакала. «Ага, — подумал казачок, — видно я попался к медведю в берлогу!» И стал казак с испугом озираться кругом. «Ты не бойся, — сказала девица. (Она, значит, заметила, что казачок-то немного струхнул.) — Не бойся, — говорит она, — его здесь нет». — «Где же он?» — «На охоту со своими ушел».

Как водится, слово-за-слово, и разговорились они, казак и девица, меж себя. Девица пригласила казачка в шатер и угостила его кизляркой, а ее — сиречь кизлярской водки-то — был полный боченок, ведра в три или в четыре. Тут девица и рассказала казаку, кто она такова. «Я, — стала говорить девица, — из города Царицына, дочь богатого купца. В прошлом году Разин город наш разорил, отца и мать и всех родных моих побил, и меня пленил, да и держит при себе. Такая участь моя несчастная. . На этом месте мы живем вот уже целую неделю. Здесь при нем немного его подручников, человек с двадцать, не больше; а прочие все разъезжают, кто по морю, кто по Волге. Он скоро ожидает всех к себе, послал уже гонцов во все концы, где только его подручники. «Как только слетятся орлы мои, — говорит он, — так сей же миг пойду (на Каменный городок, возьму его, а стрельцов выгоню, засяду, говорит, в этом городке, да «и пошлю в Яицкий город, к яицким казакам — клич кликать: «Ко (мне,охотники!» Приманю, говорит, к себе всех яицких караков и ихних — атаманов-моло- дцов. Тогда, говорит, вое города по Волге покорю, да и в Белокаменну махну». Вот что он, злодей, затевает…»

«Ну, Ул «ита-то едет, да когда-то будет, — сказал гулёбщик и выпил чару кизлярки. — Что он там ни толкуй, а мы кумекаем свое. Якшаться с ним не намерены: супротив присяги и совести не пойдем, так и будет. А ты, красавица, — говорит он ей, немного погодя, — по-едем-ка лучше со мной, чем жить у этого разбойника. Согласна, что ли?» — спрашивает казачок.

Покачала головой девица, вздохнула тяжелехонько, да и сказала: «Нет, молодец, не пойду я с тобой; все едино гибнуть: там ли, здесь ли. Ведь никоим манером не спасешься, не спрячешься от него, лиходея: на дне моря найдет он меня, не то что на Яике у вас: живую он меня зароет в землю. Да и тебе, добрый молодец, даром это не пройдет, а что за охота гибнуть понапрасну из-за меня, ледащей женщины, на что я тебе гожусь и чего я стою теперь, — разбитого горшка, думаю, никто за меня не даст. . Да и в священном писании сказано, я слышала от матери, что кто де бежит от беды-напасти, тот бежит от царствия небесного. Пусть будет со мной святая воля господня. . стану до конца терпеть».

Прошло много л, и, мало ли времени, и говорит девица казаку: «Поезжай, молодец, домой, скоро сам будет».

Нечего делать, простился казачок с девицей, сел в бударку, да и поехал во-свояси… Только дорогой-то и втемяшилась казаку блажная мысль; знамо дело, шишига (дьявол) соблазнил: ведь он, окаянный, не об нем будь сказано, горами качает. «Дай, — думает гулёбщик, — ворочусь назад: девка-то больно хороша. . Ну, то ли, се ли, — думает казачок, — ежели не успею уговорить, так. . что тут церемониться… так хошь боченок о кизляркой увезу? что она' для Стеньки, кизлярка-то, етоит. Вестимо, не покупная. Да и за девку-то, знамо дело', кладки не давал».