Петербургские ювелиры XIX века. Дней Александровых прекрасное начало
Шрифт:
Источник смешного суеверия удалось обнаружить кандидату геолого-минералогических наук Спартаку Фатыховичу Ахметову в «историческом» романе Вальтер Скотта «Карл Смелый, или Анна Гейерштейнская, дева мрака», появившемся в русском переводе в «Северной Пальмире» лишь в 1830 году Для удобства чтения пухлый опус британца издали пятью небольшими томиками. Роман привлекал лихо закрученной интригой, звучными именами и таинственной мистикой. И что же выяснилось? Дамы берегли не только свои прекрасные очи от излишнего напряжения, но и волнуясь за безупречную гладкость лиц, боялись, что на их нежной коже от переживаний появятся нежелательные складочки-морщинки. На страницах же книги модного писателя разыгрывались нешуточные страсти.
В.Л.
Действие «Анны Гейерштейнской» начиналось в 1474 году, события разворачивались в Швейцарии, Франции и Англии, графы, бароны и дворяне отважно сражались на войне Алой и Белой Роз, не забыты были ни герцог Бургундский Карл Смелый, ни британский король Эдуард IV, ни повелитель Франции, коварный Людовик XI, ни даже злой дух Понтия Пилата. И, конечно же, искусный романист не обошелся без парочки беззаветно страдающих влюбленных. У прекрасной леди Анны, дамы сердца храброго рыцаря Артура, оказывается, была таинственная бабушка, явившаяся будущему супругу при странных обстоятельствах. Дедушка-барон, занимавшийся чернокнижничеством, получил в награду от тех, что «являются прежде, чем пропоет утренний петел»-петух, серебряную лампаду на мраморном подножии, испещренном загадочными иероглифами. Сей ученый муж однажды, войдя в комнату замка, остолбенел, увидев, что на волшебном пьедестале вместо погасшей лампады «стояла прелестная молодая женщина в персидской одежде алого цвета. На ней не было ни чалмы, никакого другого головного убора, кроме головной ленты, продетой сквозь ее волосы и прикрепленной золотой пряжкою, украшенною огромным опалом, который при разнообразии цветов, свойственных сему камню, сиял красноватым оттенком, подобным огненной искре». Естественно, барон женился на очаровательной незнакомке, назвавшейся Гермионой.
Все бы хорошо, но баронесса никогда не расставалась со своим опалом, а, когда ей приходилось снимать его, убирая волосы в прическу, она на эти мгновения становилась необыкновенно задумчивой и молчаливой. Водруженный же на голову красавицы, дивный самоцвет странно сам менялся, как будто отражая настроения своей хозяйки: в минуты ее возбуждения он «изливал из себя пламя, подобное огненному языку, гораздо ярче обычного», при оживленном разговоре в сумерках камень «сиял ярким лучом, который, казалось, происходил от него самого, а не как обыкновенно, через отражение какого-нибудь внешнего света». Зато стоило леди Гермионе вспылить, как «темно-красные искры сыпались из таинственного Талисмана». Больше всего красавица страшилась, чтобы на сей обворожительный амулет не попала вода, даже святая. Но не убереглась.
На крестинах девочки, ставшей плодом брака барона с Гермионой, подвыпившие гости рассорились и в пылу пьяного угара обвинили любезного хозяина в колдовстве, а его достойную супругу вообще объявили злым духом. Чтобы хоть как-то исправить положение, муж при всех окропил лицо столь страшно оклеветанной жены священной влагой из церковного сосуда. Вдруг дивный «опал, на который попала одна из капель, сверкнул ярким лучом, подобно падающей звезде, и тотчас лишился своего сияния и цвета, стал простым камнем». Барон поскорее отнес в спальню Гермиону, упавшую с болезненным стоном в обморок, а затем простерся ниц перед алтарем. Когда же бедный муж ввел наконец-то прибывшего доктора в комнату занемогшей супруги, на постели лежала лишь горсточка легкого серого пепла, «как бы от сгоревшей бумаги».
Прочитав такие страсти о столь коварных свойствах опала, дамы в ужасе бросали книжку и больше уже к прочим страницам не прикасались, а имеющийся у них дьявольский самоцвет забрасывали в лучшем случае в дальний ящик или же, в худшем, топили в морской пучине. А зря. Если бы прелестницы света добрались до четвертого томика, то узнали бы, что баронессу Гермиону просто отравили жидкостью, находившейся в церковном кубке-потире, о чем и поведал опал, лишившись блеска, ибо «таково свойство этого драгоценного камня в случае приближения к нему яда». В финале же романа леди Анна и ее верный рыцарь Артур поженились, и счастливая молодая без всяких опасений изредка надевала на голову доставшийся от бабки убор, «составленный из двух ястребиных перьев, соединенных пряжкою с опалом, которого цвет, изменяющийся от преломления лучей», невольно зачаровывал всех, его видевших. Потому-то английская королева Виктория, успешно правившая с 1837 по 1901 годы, обожала опалы и любила одаривать ими своих родных [184] .
184
Смит Г. Драгоценные камни. M., 1984. С. 385–390. Все цитаты из Плиния Старшего и романа Вальтера Скотта «Карл Смелый, или Анна Гейерштейнская, дева мрака» даются по: Ахметов С. Беседы о геммологии. М., 1989. С. 218–221; Ахметов С. Камень твоей судьбы. М., 1992. С. 33–38.
Да и при петербургском Дворе не верили в бредни об опалах, и дивный камень, не только завораживающий радужными переливами, но и испускающий изнутри ослепительные искры разноцветных лучей, не раз сверкал в украшениях императриц и великих княжон. До середины 1880-х годов среди русских коронных вещей хранился медальон «из весьма большого Опала прозрачного, малой игры, в виде сердца, осыпанный» двадцатью шестью «мелкими бриллиантами», а на соединительном с ушком звене красовался крупный солитер в 5 7/16 карата [185] .
185
РГИА. Ф. 468. Оп. 43. Д. 1025. № 127; Д. 1027. № 97.
Через несколько месяцев после вручения роскошного опала, государь Павел Петрович обрадовал жену в день ее рождения, 14 октября 1798 года, «великолепным восточным топазом, вставленным в кулон, обрамленный» неизбежными бриллиантами, что обошлось самодержцу «всего» в 7000 рублей [186] . А 8 апреля 1800 года нежная супруга получила в подарок модный гребень, блистающий сапфирами и непременными бриллиантами [187] .
186
РГИА. Ф. 468, Оп. 1. Ч. 2. Д. 3914. Л. 276: «St. Petersbourg le 30 Octobre 1798. Le Cabinet Imp'erial `a Duval et fils. Une Superbe Topaze Orientale mont'ee en Coulant entour'ee de brillans, donn'ee le 14 Octobre `a Sa Majest'e L’Imp'eratrice. R. 7000».
187
РГИА. Ф. 468. Оп. 1. 4. 2. Д. 3916. Л. 227, 229 об.: «St. Petersbourg le 1 Juin 1800. Le Cabinet Imperial `a Duval et fils. Livraisons depuis le 25 Mars 1800 au 22 May 1800 <…> 1800. May 15. un peigne en Saphirs et Brillans pour Sa Majest'e LTmperatrice livr'e le 8 Avril dernier. R. 4400».
«Прелестные» самоцветы вдовы Павла I
Императрице Александре Феодоровне достались в 1829 году по завещанию своей августейшей свекрови еще два особо ценимые императрицей Марией Феодоровной редкостных самоцвета, однако супруга Николая I могла опять же пользоваться ими лишь при своей жизни. Оба раритета, благодаря соединительным ушкам на изящной алмазной оправе, некогда служили фермуарами. Лишь черно-белые фотографии да скупые описания донесли до наших дней красоту этих коронных вещей, затерявшихся в вихре послереволюционных продаж. Но даже такие скромные изображения могут многое сказать внимательному взору.
Ослепительно сверкающий и неподражаемо «прекрасный рубин-бале» в 45 1/2 карата, не только дивного вишнево-красного оттенка, но и без единого порока, подарил императрице Марии Феодоровне 14 октября 1800 года, на день рождения, ее заботливый супруг. Тройная изящная алмазная рамка изысканно простого и в то же время элегантного рисунка как бы повторяла прямоугольные со срезанными углами контуры верхней части самоцвета. Восьмиугольные пояски из трех с лишним сотен хороших мелких роз с обеих сторон окружали более округлый ободок из полуторакаратных первоклассных бразильских бриллиантов. Ограненные розой, скромно мерцающие отдельными искрами алмазы чуть отстраняли переливающийся и полыхающий всеми цветами радуги «огонь» бриллиантов от алой шпинели, пламенеющей в центре, да к тому же помогали скрывать оправу из золота и серебра. Павел I мог быть доволен «высокохудожественным» творением рук придворного искусника.
В 1865 году дивный рубин-бале оценили в 9000 рублей, а через пятьдесят с лишним лет возглавляемая академиком-минералогом Александром Евгеньевичем Ферсманом комиссия, разбиравшая коронные вещи, уточнила, что беспорочный и чистый пурпурный камень вовсе не шпинель, а бразильский топаз. Твердость обоих минералов одинакова – 8,0 по шкале Мооса, показатели же преломления (его начали определять в XX веке) разные: у шпинели он равен 1,712–1,747, а у топаза – лишь 1,618–1,637. Эксперты, много повидавшие на своем веку, не смогли удержаться от восхищения как «неподражаемо прекрасным» самоцветом, так и «исключительной красотой» самого имеющего «огромное историческое значение» фермуара, созданного на грани XVIII и XIX столетий несомненно замечательным ювелиром.