Петербургские ювелиры XIX века. Дней Александровых прекрасное начало
Шрифт:
Дивные бразильские самоцветы Франсуа Дюваль намеренно заключил в изящную золотую ажурную оправу, чтобы свет пронизывал насквозь чудесные кристаллы, подчеркивая их красоту, отсутствие изъянов и изумительный цвет. Очень удачно и элегантно ювелир обыграл форму топазов. Овальное огниво как будто полыхнуло от удара огнем и с боков кресала вспыхнуло и тут же разгорелось ровное пламя, но отнюдь не унылыми золотыми «трезубцами». Оно больше похоже на крылья какой-то фантастической бабочки, обрамленные устремленными вверх, трепещущими «язычками», составленными из бриллиантов, ослепительно сверкающих и переливающихся всеми цветами радуги. В холодный блеск серебра оправы алмазов, как издавна любили делать ювелиры семейства Дюваль, изысканно вклиниваются точки золотых крапанов закрепки нежно-пурпурных самоцветов [164] .
164
Алмазный
Привозили столь красивые топазы из Бразилии. Камни и так были крупны и хороши, но из-за нагрева до 500 градусов Цельсия, как открыл в 1750 году парижский ювелир Дюмель, они изменяли свою природную оранжевую окраску на больше напоминающую «королевский» пурпур светло-фиолетовую, а иногда походили даже на красные яхонты-корунды. И до сих пор под пышным именем «рубина бразильского» скрывается торговое название ярко-розового и розово-красного с сиреневатым оттенком топаза.
Жженые бразильские топазы в первые два десятилетия XIX века были в большой моде, а поэтому довольно часто (как rubis de Brezil) упоминались в украшениях, сделанных Франсуа Дювалем для его августейшей хозяйки [165] .
Когда до Петербурга из далекого Таганрога дошла печальная весть о кончине 19 ноября 1825 года Александра I, тут же начали готовиться к церемонии погребения усопшего государя. Вдруг неожиданно выяснилось, что непонятно куда затерялись принадлежавшие покойному самодержцу ордена: недоставало шведского Серафимов, польского Св. Станислава, саксен-веймарского Белого Сокола и французского Св. Людовика. Но что самое ужасное, никак не могли найти ожерелье ордена Золотого Руна, которое после упокоения «в Бозе почившего» императора непременно следовало возвратить в Мадрид. Пришлось прибегнуть к помощи петербургского золотых дел мастера Хенрика Таппера.
165
Куликов Б.Ф., Буканов В.В. Словарь камней-самоцветов. 2-е изд., переработанное и дополненное. Л., С. 78, 87–88; Пыляев, Драгоценные камни… С. 372–374; Смит, Драгоценные камни… С. 330–331; Буканов В.В. Цветные камни: Энциклопедия. СПб., 2006. С. 80.
К его услугам обратились не случайно. Выходцу из Финляндии, прибывшему в столицу Российской империи, повезло попасть в ученики к Карлу-Фридриху Бреденбергу, одному из лучших серебряников «Северной Пальмиры», а поэтому удостаивающемуся придворных заказов. Этот мастер иностранного цеха ювелиров, уроженец города Борго, брался обучать ремеслу лишь своих земляков и теперь с удовольствием передавал свои обширные знания талантливому и способному Хенрику Тапперу.
Понятливый ученик уже в 1808 году получил статус подмастерья и еще четыре года совершенствовался у своего учителя в познании тайн избранной профессии. Может быть, именно в это время он сблизился с Иваром (Иваром-Кристианом) Прагстом, ставшим подмастерьем в том же 1808 году. Юноша получил образование в мастерской своего отца, шведа Иоганна-Кристиана Прагста, перебравшегося в Петербург из Риги и вступившего мастером в столичный цех ювелиров еще в 1791 году, а затем, после скандала с Теннером, неоднократно работавшего для Придворной конторы. Общение с Иваром Прагстом очень многое дало Хенрику Тапперу, жадно постигавшему в общении со своим ровесником важные, дотоле не знаемые секреты работы над драгоценными металлами, и в результате он уже около 1815 года стал мастером достопочтенного цеха ювелиров. Что же касается Ивара Прагста, то он смог выдержать экзамен на это высокое звание лишь в 1822 году.
Хенрик Таппер успешно исполнял самые различные вещи. В числе его работ числятся и золотые церковные сосуды, и чеканные лампады, и золотые ножны сабли генерал-майора Эрнрота, и орденские знаки. И надо же было такому случиться: когда он уже закончил работу над цепью-ожерельем иноземного ордена Золотого Руна, неожиданно в комнатах Зимнего дворца отыскался оригинал, который и отправили в Испанию. Зато исполнительному искуснику хорошо заплатили за его труды.
К сожалению, сведения о Хенрике Таппере обрываются после 1827 года, и дальнейшая его судьба неизвестна. Но, скорее всего, мастер рано скончался. Ведь его работы ценили. Недаром вышедшую из рук золотую, покрытую черным лаком табакерку, на крышке которой красовались миниатюрные портреты Александра I и его преемника на русском престоле, обрамленные изящно прочеканенными рамками, исполненными в сложной технике четырехцветного золота, при коронации Николая I «высочайше» пожаловали графу Йохану-Фредрику Аминову, представлявшемуся среди других членов финской делегации новому монарху [166] .
166
Миролюбова Г.А. Последний путь // Александр I – «Сфинкс…»… С. 174; B"acksbacka, S. 137, 113, 324, 332; Алфавит… С. 8–9; Постникова – Лосева – 1983… С. 199 (клейма № 1834 и 1862); Гаврилова – Левин, Европейские ордена… Приложение. С. 7; Tillander-Godenhielm, Ulla. Smycken fr^an det kejserliga S: t Petersburg ur samlingar i Finland och Sverige. 1966. S. 21, ill.
Роскошный же знак испанского ордена Золотого Руна и крест прусского ордена Чёрного Орла, принадлежавшие Александру I, присоединили к коронным бриллиантам. При внесении в опись данные о происхождении вновь поступивших вещей, по обыкновению, опустили.
В 1865 году ареопаг придворных оценщиков вынес вердикт: престижнейший орден Золотого Руна, находящийся среди сокровищ Русской Короны, оказывается, декорируют не «пять бразильских рубинов», а такое же число жженых топазов, с чем через полвека согласился и видный академик-минералог Александр Евгеньевич Ферсман [167] .
167
РГИА. Ф. 468. Оп. 43. Д. 1025. № 59, 63; Д. 1027. № 35, 34; Тутова Г.А. Передача в Гохран и музеи императорских орденов Николая II и членов его семьи: Обзор и публикация документов 1922 года // Державные кавалеры… С. 255, № 3741 (36), 3762 (35).
Любимые серьги императрицы Марии Феодоровны
Вероятно, именно Франсуа Дюваль, и скорее всего, в 1810 году исполнил для своей августейшей патронессы наряду с какими-то другими вещами баснословно дорогие серьги-«Вишенки» [168] , ибо 1 октября он за что-то получил от императрицы-матери 50 000 рублей. Да это и не удивительно. Даже в 1865 году комиссия ювелиров, просматривавшая русские коронные драгоценности, оценила только алмазы в этих серьгах в 28 660 рублей [169] .
168
Алмазный фонд России… инв. № АФ-40. Алмазный фонд СССР… Вып. 1. С. 36, № 23. Табл. XVII. фот. 22; Сокровища АФ-1975… С. 22, № 54, илл. 23; Алмазная сокровищница России… С. 41, 50 (илл.); Горева, Алмазная сокровищница России-2006. С. 56–57.
169
РГИА. Ф. 759. Оп. 1. Д. 49. Л. 30.
В отличие от правления Екатерины II, когда в украшениях царили пышные розы, затем сменившиеся нежными сентиментальными незабудками и победными триумфальными оливами и лаврами, в самом начале XIX века в моде оказались, как можно судить по архивным документам, гораздо более скромные отечественные представители царства Флоры.
Франсуа Дюваль сделал в 1811 году для императрицы-матери новый стебелек к веточке вишен из рубинов [170] . Такие «веточки»-гирлянды тогда носили как эгрет. Еще раньше придворный ювелир представил своей повелительнице пару сережек с двумя круглыми жемчужинами под алмазными листочками [171] . Вероятно, они очень понравились Марии Феодоровне, и мотив веточки с парой крупных ягод, выглядывающих из-под природной крыши и напоминающих соплодия вишни или черешни, стал варьироваться мастером.
170
РГИА. Ф. 759. Оп. 1. Д. 276. Л. 67–69:15 августа 1811 г.: «Facon dune nouvelle tige `a la Branche en Cerise. R. 180».
171
РГИА. Ф. 759. Оп. 1. Д. 198. Л. 31: 21 января 1808 г.: «une Paire de Boucles d’Oreilles de Deux Perles rondes surmont'ees_de feuilles en brillans. R. 1250».
И вот на толстых черешках, набранных из триады крупных (каждый по 3,5 карата) бриллиантов, под укромной защитой листиков, унизанных алмазными «капельками росы», тяжело зависли обворожительные, восхитительной «игры» бразильские алмазы-солитеры, больше похожие на сказочные «спелые вишенки». Более крупная из каждой «сладкой парочки» сих «ягод» – это громадный 11-каратный овальный бриллиант, а «вишенка» поменьше, массой «только» в 6 карат, обязана своей грушевидной формой огранке «панделоком». Все дивные камни заключены в сплошную серебряную оправу с золотой подпайкой. Поэтому Франсуа Дюваль смог применить любимый «фамильный» прием, и на листиках из-под алмазной «росы» эффектно проглядывают тоненькие золотистые прожилки основы. Тяжелые серьги, чтобы не разорвать мочки уха, пришлось снабдить специальными золотыми «скобками», которые закреплялись в пышной прическе или подвешивались к золотому ободку, накидывавшемуся на ушную раковину.