Петербургские женщины XIX века
Шрифт:
4-я линия, 27 / Средний проспект, 20.
Позже для школы построили трехэтажное каменное здание на углу 4-й линии, 27, и Среднего проспекта, 20. Оно возводилось по проекту архитектора А. К. Гаммерштедта в соответствии с новыми требованиями в области строительства и гигиены — большие окна, удобные классы, широкие коридоры, актовый и спортивный залы, библиотека, просторный двор, мастерские.
< image l:href="#"/>10-я Красноармейская, 22
В 1896 году в школе открыли интернат, в нем обучалось 130 девочек (55 постоянно живущих и 75 приходящих). К 1903 году число учениц увеличилось до 150 (75 постоянно живущих и 75 приходящих), а к 1907 — до 176 (85 постоянно живущих и 90 приходящих). По окончании четырехгодичного курса желающие могли остаться на пятый год, чтобы совершенствоваться в своей специальности.
Курсы и школы обучения ремеслу существовали при многих благотворительных организациях. Рукоделью обучали девочек в Доме призрения и ремесленного образования бедных детей, основанном в 1860 году по инициативе сестры Крестовоздвиженской общины сестер милосердия В. И. Щедриной в Малой Коломне на Эстляндской улице. Позже его преобразовали в Женскую рукодельную школу императрицы Марии Александровны в 10-й роте (ныне — 10-я Красноармейская ул., 22).
Императрица Александра Федоровна, жена Николая II, организовала промышленно-кустарную школу для русских крестьянских девушек, где их обучали рукоделию, а также школу сестер милосердия, в которой обучали уходу за детьми и больными.
Класс женского рукоделия существовал при Доме трудолюбия в Кронштадте. Работе на пишущей машинке, а также кройке и шитью можно было научиться на курсах при Доме трудолюбия для образованных женщин, основанном в 1896 году (Знаменская ул., 2), правда, обучение было платным. Машинопись стоила 2 рубля в месяц, а кройка и шитье — 10 рублей за двухмесячный курс. Сапожному делу обучали женщин, больных сифилисом и выписавшихся из Калинкинской больницы «в период отсутствия видимых признаков болезни», в Обществе «Квартира трудовой помощи» при Благотворительном обществе при городской Калинкинской больнице в Санкт-Петербурге (Рижский пр., 54). и т. д.
Рижский пр., 54
О «своих университетах» рассказывает Елена Андреевна Брио. Дочь сапожника из Тамбовской губернии, она в детстве вместе с родителями переехала в Петербург, на Охту. Отец приохотил ее к чтению, мечтал, чтобы она стала писательницей. Однако жизнь сложилась так, что Елене Андреевне пришлось осваивать другие профессии.
Вот что она пишет в своих мемуарах: «В одиннадцать лет отец сумел меня определить в одну маленькую частную гимназию. Закончила я лишь шесть классов: материальные дела семьи с болезнью отца совсем пошатнулись, а тут еще и Первая мировая война грянула. Получила я справку, а справка та никакой юридической силы не имела. Что же делать? Найти бы какие-нибудь курсы, какого-то наставника, который бы подготовил меня к экзаменам на звание народной учительницы. И такой человек, и такие курсы, на мое счастье, нашлись. Опытный педагог Анастасия Адамовна Вейдеман открыла курсы при своем частном Подготовительном училище. Находилось оно на Петроградской стороне на Гатчинской улице в доме № 17. Педагогом Анастасия Адамовна была замечательным! …Экзамены сдала на отлично и хорошо (а их было немало: девять, за исключением иностранных и древних языков почти все — на уровне гимназических требований), и вот 7 июня 1913 года я стала обладателем первого в своей жизни диплома, который именовался „Свидетельством“ о том, что „означенная Елена Ударова удостоена звания учительницы народных училищ“. С сентября 1913 года по декабрь 1916 года вела я занятия для учениц Анастасии Адамовны, взрослых учениц, будущих учительниц, а также с ребятами-малышами. Это уже были профессия, должность, доход. Хотя учебное заведение Вейдеман числилось „состоящим в ведении Министерства народного просвещения“, все бремя расходов лежало на самой заведующей, а она сама-то еле сводила концы с концами, многое делая из чистого энтузиазма.
А время между тем становилось все суровее и голоднее. Пришлось думать о второй, параллельной профессии. В мае 1914 года я узнала о Елизаветинской общине, о том, что там можно и работать, и учиться, а при определенных условиях и успевать совмещать медицину с педагогикой. Судьба мне улыбнулась — меня зачислили сестрой-хозяйкой и дали возможность пройти фельдшерский курс за три года, говоря современным языком, „без отрыва от производства“.
Слово „община“ у нас, как правило, ассоциируется либо с крестьянской общиной (и всей пореформенной полемикой вокруг нее в русской журналистике и публицистике), или с общиной в плане чисто религиозном. Елизаветинская община как учреждение носила совершенно самостоятельный характер. Это было заведение и учебное, и лечебное, и миссионерское, и благотворительное, и хозяйственное, и посредническое… Сразу всего и не назовешь. Одно могу сказать со всей ответственностью — елизаветинки дали мне такую медицинскую выучку, что я на всю жизнь все, чему учили, запомнила. И больных лечила, и детей чужих, и своих, и взрослых, и в пути людям помощь оказывала, и в блокадном Ленинграде, и в эвакуации в Татарии в Кинзикеево и в Шугурах, и роды принимала, и швы накладывала, и зубы рвала, и от простуд и отравлений лечила, и диагнозы многие довольно точно ставила, и в фармакологии немного разбиралась, и даже сама несколько раз несложные операции делала, и после войны уже маленького внука после тяжелейшей дизентерии выходила и спасла! А все это берет истоки там, в Елизаветинской общине.
…На Полюстровской набережной вблизи Охты около завода „Промет“ до сих пор стоит длинное белокаменное двухэтажное здание с железными львами, посаженными на чугунные плиты, с толстыми цепями, идущими от пасти каждого льва. А их там было штук десять!.. Так вот, это здание и была Елизаветинская община…
Девушки сюда попадали изо всех слоев общества, даже из обедневшего дворянства. Здесь они находили приют, покой, душевное равновесие, забвение ото всех былых горестей, унижений, обид. Их кормили, одевали, лечили, учили ухаживать за больными, они приобретали многие нужные, полезные, а то и необходимые каждой женщине навыки. Скажем, готовить и шить елизаветинки умели неплохо! Правда, рабочий день их продолжался почти 20 часов в сутки! Но это не всегда, не каждый день, а прежде всего — в военную годину, когда раненых привозили по несколько раз днем и ночью. К родным и близким младших сестер отпускали лишь раз в месяц, и то с обязательным условием оставить адрес, указать характер родства. Строго уточнялось и время увольнения. Как в армии. В форме в город выходить запрещалось, а старшим сестрам, напротив, запрещалось выходить в город в вольном платье.
Младших сестер брали на годичный испытательный срок. В течение этого года сестра имела право уйти из общины, однако спустя год она уже давала обязательную подписку, закрепощавшую ее на пять лет без права „выхода на волю“ и выхода замуж. Роковой год выдерживали немногие, но те, кто выдерживал, впоследствии из медицины, как мне известно, не уходили, оставаясь ей верными до конца.
Санитарок в современном понимании этого слова в общине не было. Так что младшие сестры несли на себе и груз разного рода уборок, стирок и т. д. Даже в вечерние часы младшая сестра не могла просто так посидеть, почитать. Она была обязана, словно тень, скользить от больного к больному. Впоследствии в разных больницах (то почки донимали, то сердце) я такого ухода никогда и нигде не видывала.
А что еще делали младшие сестры? Шили белье, катали бинты, чистили инструментарий. Ко всему были приобщены, всю медицину, можно сказать, своими руками прощупали, все перевидали, все запомнили… Со всей ответственностью могу заявить: так, как нас, не учили нигде. Конечно, теоретическая подготовка всюду велась основательнее, да и успехи медицины за минувшие годы неоспоримы, однако, что касается навыков, умений, профессионализма, то тут пальма первенства за елизаветинками.
А как младшие сестры были одеты? Серое или песочного цвета платье, белый передник, белая косынка, завязанная бантиком под подбородком — вот их форма. Старшие сестры носили сатиновые коричневые платья и белый или черный передник с красным крестом на груди. Отсюда и название „крестовицы“.
Диплом за номером 59 560, выданный мне 5 июля 1917 года, определил всю мою трудовую биографию. Обратите внимание на номер диплома — пятизначная цифра! Вот каков был масштаб деятельности Елизаветинской общины как учебного центра! Через всю жизнь пронесла я этот диплом, через всю жизнь…»
Гимназистки
Учреждения, о которых речь шла ранее, за немногим исключением, придерживались сословного принципа. Одни предназначались для дворян, другие — для дочерей купцов и мещанок, третьи — для детей духовенства. Преимущественной формой устройства девочек был пансион — т. е. ученицы находились в стенах своего учебного заведения круглосуточно. Но в 1858 го ду было открыто первое всесословное женское училище «для приходящих девиц». (Аналогичные заведения для мальчиков существовали с 1828 года.)
Училище называлось Мариинским, оно находилось в здании на углу Невского проспекта и Троицкой улицы (ныне — ул. Рубинштейна) и состояло под покровительством императрицы Марии Александровны. Там должны были обучаться 250 девочек от 9 до 13 лет. В первый год туда поступили 162 девочки — дочери чиновников, мещан, священнослужителей, офицеров. В отличие от институтов и епархиальных училищ, у девочек не было специальной формы.
Курс учения был семилетний, с обязательными предметами: Закон Божий, русский язык, история, география, естествоведение, арифметика, пение, чистописание, рисование и рукоделие — и необязательными: французский и немецкий языки, музыка, танцы. Родители учениц платили 25 руб. за общий курс плюс за обучение иностранным языкам и танцам — 5 руб. за предмет, музыке — 1 руб. за урок. По окончании курса ученицы получали звание домашней учительницы. Девочки, закончившие четыре класса, получали права «на звание первоначальных учительниц и учительниц народных училищ, если они, по достижении 16-летнего возраста будут исполнять в течение полугода обязанности помощниц учителя или учительницы при каком-либо начальном училище».