Петербургский сыск, 1874–1883
Шрифт:
Мальчишка тяжело задышал.
– Иван Кузмич, – с упрёком в голосе тихо промолвил штабс—капитан. Староста, сжав губы, отвернул взгляд к окну. – Рассказывай.
– По лесочку трое шли, мирно беседу вели, смеялись, словно байки друг дружке травили. Потом тот, что повыше, он позади гимназиста шёл, выхватил из кармана то ли верёвку, то ли тонкий ремень, я и не разглядел, до ужаса страшно стало.
– Что потом?
– Ну что? Накинул гимназисту на шею и давай душить, тот захрипел. Руками сперва замахал, начал хвататься пальцами за верёвку. Потом так протяжно всхлипнул, что даже мурашки у меня по спине побежали, жуть такая, и наконец, бедолага обмяк. Видно, дух отпустил.
– Что делал третий?
– Третий? Ах, третий! Дак ничего, только приговаривал «сильнее дави, сильнее».
– Далее.
– А потом мы, как рванули…
– На весь лес, небось? – Снова встрял в разговор нетерпеливый староста.
– Вот и нет, – обиженно надул губы Семён и по взрослому сложил руки на груди, – бежали, как мыши, страх давил, что догонут изверги.
– И всё?
– Не—а, – и снова Семён посмотрел на старосту, словно спрашивал разрешения на продолжение, но Иван Кузмич безучастно смотрел в окно.
– Когда страх прошёл, – продолжил за мальчишку Василий Михайлович, – и любопытство взяло верх, ты вернулся?
– Так и было, – опустил взгляд кузнецов сын, – но убиенный был уже без головы.
– Испугались, небось?
– Ещё как!
– Отчего же взрослым не сказали?
– Боялись, что заругают и по шее надают.
– Стоило бы, – пробурчал староста.
– Ты бы признал убийц? – Спросил штабс—капитан, прищурив глаза.
– Не знаю, – признался Семён, – так страшно было, что не разглядывали мы этих нетопырей.
– А я понадеялся, что надёжных свидетелей заполучил, – посетовал Василий Михайлович, но староста заметил лукавство в глазах столичного гостя. Подзадоривает мальчишку, ишь какой чувствительный, и тоже усмехнулся.
– Ну, не могу вспомнить, лица их, словно чернотой подёрнуты.
– Может быть, если увидишь их в том же платье, узнаешь.
Мальчишка передёрнул плечами, мол, не знаю.
– Что, Иван Кузмич, – обратился сыскной агент теперь к старосте, – не смею более тревожить вопросами, может быть, когда арестуем этих злодеев, то и поможет нам Семён своей памятью.
– Поможешь? – Сдвинул брови Иван Кузмич.
– Помогу, – выдавил из себя на выдохе кузнецов сын, – попробую.
– Ступай, – сказал тихим голосом староста, – ступай, чай заждались сотоварищи, гадают, небось, что за пытку тебе устроили.
Когда Семён скрылся за дверью, в горнице среди возникшей тишины оставшиеся задумались о своём, расследование, хотя и продолжалось, но двигалось малым шагом, что казалось, никогда не завершится и молодые люди успеют состариться к тому времени, когда их настигнет возмездие.
Глава тридцать первая. Паровозы, вагоны, суета…
– Значит, был, – повторил вслед за кондуктором Миша.
– Вот об этой личности могу сказать точнёхонько, – ноздри железнодорожного служащего раздулись, словно у гончей на охоте, – присутствовал он среди молодых людей и именно он был в гимназической форме.
– Значит, они пошли в буфетную?
– Я видел, что они направились туда, а, – кондуктор на миг задумался, – а зашли ли они туда, не могу знать.
– Хорошо, – в воздухе прозвучало безликой интонацией, – сошли в Лигово и, будем считать, направились в буфетную?
– Так точно, – повторил служащий, – если вам так угодно.
Миша тяжело засопел и хотел, было вспылить, но в таком положении не всегда, иной раз и припоминал наставления Ивана Дмитрича о том, что агент в любых обстоятельствах должен быть хладнокровен, собран и внимателен.
– Хорошо, ты видел, как они направились в буфетную, но точно не приметил. Так?
– Совершенно точно.
– После этого случая ты когда—нибудь их или одного из них встречал?
– Никак нет.
– Значит, буфетную, – повторил в задумчивости Миша, – когда станция?
– Я вас извещу.
Жуков вернулся на место и, наблюдая в окно за проносящимися крышами домов, над которыми столбами белёсый дым уносился в небо, за тёмными силуэтами деревьев, раскинувших чёрные ветви, словно художник несколькими штрихами карандаша небрежно набросал на листе бумаги, понимал, что видимо ничего не узнает, а только зря потратить время. Но расследование не всегда удача с первого часа, а кропотливое процеживание слов, деяний, событий сквозь увеличительное стекло рассуждений, сопоставлений, фактов. Поэтому мысли перескочили на более приятные воспоминания.
В Лигово прибыли минута в минуту, не нарушив расписания.
На дебаркадере суетился народ, чувствовалось близость столицы.
Миша с минуту постоял, поглазел на деревянный вокзал, выкрашенный в зелёный казённый цвет, и направился в буфетную. Хотелось быстрее кончить с этим бесполезным занятием.
В зале буфетной стоял едва уловимый запах хорошего кофе и сразу же захотелось присесть и заказать чашку крепкого ароматного напитка, к нему клубнику, которую то ли научились выращивать в зимних садах, то ли доставленной из южных краёв, со взбитыми сливками. Пришлось глотнуть предательскую слюну.
Жукова провели за столик.
– Чего изволите?
Через некоторое время перед Мишей, словно по мановению волшебной палочки, появилась маленькая чашка ароматного кофе и розетка со взбитыми сливками, правда, не с клубникой, а вымоченными в вине вишнями, тёмно—красной пирамидкой возвышавшейся среди белоснежного поля.
– Хотелось бы поговорить с теми, кто обслуживал господ четвёртого апреля.
– Извините…
– Нет, нет, всё хорошо, я – агент сыскного отделения и мне хотелось бы поговорить о господах, вернее пассажирах.