Петербургский сыск, 1874 год, февраль
Шрифт:
– Это понимаю, – Иван Дмитриевич подмигнул Шустову, – дело оно, однако, молодое, но, видишь ли, закон преступать нельзя.
– Я ж не по умыслу, – Гришка обретал уверенность, что, если забрали по причине отсутствия адресного билета. Так это не столь обременительно.
– Закон не различает по незнанию ты, допустим, нарушил его или по злому умыслу. Он един для всех. Неужто за столько лет не уразумел, что шутки с законом плохи?
– Я же не злого умысла, а исключительно по забывчивости.
– Интересный
Шустов засопел, но потом поднял глаза на Путилина.
– Так на душе муторно было, что не сдержался, жажда замучила, а это зелье проклятое мне всю жизнь губит.
– Я тебе поверю, но расскажи, с какой целью ты приехал в столицу?
– Решил я вернуться в родные края, вот и приехал за девицей, чтобы её женою к себе увести.
– Похвально, значит, решил жизнь новую начать?
– Да, сколько можно по чужим углам скитаться? Пора свой заводить.
– Значит, ты говоришь в околотке?
Шустов часто заморгал, словно не понял вопроса.
– Где ж ещё? – искренне удивился он.
– И тебя не смущает, что тебе вопросы задаёт не околоточный или там помощник пристава?
– По статской одежде я не отличу. – Начал было Гришка.
– Хорошо, я – начальник сыскной полиции статский советник Путилин, ежели ты прослушал в начале допроса.
– Вот оно как? А я—то… – и умолк.
– Похвально. – Повторил Иван Дмитриевич, – что ты о новой жизни вспомнил. Её никогда не поздно начать, а вот мой интерес к старому, давно минувшему. Больше не хочу ходить вокруг да около. Ты сам должен понимать, раз ты здесь, то по серьёзным делам.
– Эт мы понимаем, – заёрзал на стуле Шустов.
– Значит, покаяться тебе не в чем?
– Так точно, не в чем.
– Грехов за собой не имеешь?
– Как сказано в Писании: «Кто у нас безгрешен?».
Иван Дмитриевич улыбнулся:
– К месту вспоминаешь, к месту. Только я не зря спрашивал про Тимофея, – Шустов вздрогнул и напрягся, что побелели на кулаках костяшки пальцев, – покаяться всегда во благо душе, – взгляд Путилина буравил Гришку.
– Я не знаю о чем речь, – глухой голос казался чужим.
– Напомню, если позабыл: четыре года тому, начало лета, Шуваловский парк.
Шустов молчал, явно что—то обдумывая.
– Вот ты здесь сидишь, а Тимошка деньги, добытые кровавым путём, тратит и над тобой простаком посмеивается. Ты подумай пока. – Потом обратился к Жукову, – Миша, принеси нам чаю.
На лестнице Миша встретил штабс—капитана, шедшего с докладом к Путилину.
– Здравия желаю, – козырнул улыбчивый Жуков.
– Здравствуй!
– Слышали про ночное? – не преминул похвастаться Жуков.
– Дежурный мне рассказал, – Василий Михайлович не дал младшему помощнику приукрасить «героические» события минувшей ночи. – Значит, может быть, новая ниточка в деле Прекрестенского.
– Наверняка, Иван Дмитриевич допрашивает Шустова.
– Надеюсь удачно.
– Да, вот ещё что, видимо и личность восьмого убитого на Курлядской сегодня может быть установлена.
– Уж не через Дорофея Дормидонтыча Ильешова, хозяина трактира «Ямбург»?
– Совершенно верно, – изумился Миша, – но как?
– Миша, давно пора усвоить, есть такая в столице Экспедиция, которую прозывают Адресной.
– А я через старшину артельщиков, – и Жуков рассказал не только про то, как узнал о предположительно восьмом, но и последующих приключениях по задержанию Шустова. – Ой. – Миша побежал по лестнице, на ходу добавляя. – Меня ж Иван Дмитрич с чаем ждёт.
Василий Михайлович медленно продолжил подниматься наверх, к кабинету Путилина.
Путилин не любил мешать обдумываниям допрашиваемых, от таких минут зависела жизнь, если и не одного допрашиваемого, а многих иных. Поэтому отошёл к окну, но краем глаз наблюдая за Шустовым, тот прикусил нижнюю губу и, казалось, ещё миг и кровь польётся по подбородку.
– Нет в жизни счастья для бедной души, – наконец, произнёс Гришка, – каждый норовит её с истинного пути сбить.
– Что ж так—то? – Путилин так остался стоять у окна. – Тебе думать, чай на плечах голова, а не пустой горшок.
Шустов молчал.
– Подумай пока, – Иван Дмитриевич понимающе кивнул.
После того, как Гришку увели в камеру, и Жуков принёс чай. В кабинет вошли штабс—капитан Орлов и надворный советник Соловьёв. С разрешения начальника расположились на стульях, но тот, что обычно занимал Волков в этот день остался пуст.
– Как самочувствие Ивана Андреевича? – вопрос прозвучал для всех присутствующих, но только надворный советник ответил, испытывая некоторую вину за случившееся.
– Я заезжал к Ивану Андреевичу по дороге. Лежит в постели, но хочет уже подняться, хотя, – он улыбнулся. – Голова и ребра побаливают.
– Надеюсь, этот тяжёлый урок не пройдёт впустую, рука преступника не разбирает, кто перед ним.
Штабс—капитан сидел с непроницаемым лицом, в военной жизни, особенно в военных действиях, он привык к потерям и поэтому воспринимал случившееся в спокойном расположении духа. Хотя в сердце переживал за каждый промах соратников по сыскному не только в розыске, но и таких случаях.