Петербургский сыск, 1874 год, февраль
Шрифт:
Околоточный задумался.
– В четверг его видел, а значит, пятый день пошёл, – Синицын загибал пальцы, что—то тихонько шепча, – да, точно в четверг. Уже и фонари зажгли, значит. Вечером его встретил. Все, говорит. Василий, это меня так зовут, продаю я своё заведение, пора расширять дело, засиделся, говорит, я в трактире.
– Значит. Это было в четверг?
– Так точно.
– Ничего не путаешь?
– Никак нет, в тот день я драчунов в Татарском переулке разнимал, – и Синицын посмотрел на сжатые на эфесе руки, что даже Жуков улыбнулся, представив, как околоточный, разнимает дерущихся. Затрещина одному, другому и нет желания драку продолжать.
– О чем ещё говорили в тот вечер?
– Так сказал, что скоро его земляк тут новым хозяином обоснуется. Ещё сказал, что серьёзный человек, с семейством. Сейчас не помню, но вроде бы с сыновьями.
– Что за странность, о которой ты упомянул?
– Обычно Дорофей Дормидонтыч предупреждал об отъездах, а тут с того дня так и не объявлялся.
– И никто не заявлял?
– А кому заявлять? Бобылём живёт, правда, говорят, со своей работницей живёт, так вот она мне и жаловалась, что как уехал Дорофей Дормидонтыч. Так носа и не кажет.
– Кто ж сейчас там за старшего?
– Так она, Мария.
– Живёт где она?
– При трактире.
– Понятно.
– Семён Иволгин что говорит?
– Тот только плечами пожимает.
– Сам что думаешь?
– Не знаю, – Синицын не выразил на лице никаких чувств, – дело мужицкое.
– Раньше он исчезал таким макаром?
– Не замечал.
– Вот что, Василий, – штабс—капитан прекратил стучать по столу, – придётся тебе проехать в прозекторскую Александровской больницы, что на Фонтанке, и там взглянуть на одного человека.
– Неужто, – и Синицын умолк.
– Не исключено.
Околоточный покачал головой.
– Хороший был человек.
– Не хорони, пока не распознаешь.
– То—то и оно.
С помощником пристава встречаться не хотелось, но пришлось проявить учтивость и откланяться. Никогда не знаешь, когда следующим разом придётся посетить 1 участок Петербургской части. Может, коллежский регистратор, не сподобившийся стать гвардейским, ну, на крайний случай, армейским офицером, затаит обиду. А такое хуже всего, в глаза будет улыбаться, клясться, что все исполнит, а за спиною позабудет или козни начнёт творить.
Трактир, в отличие от близ лежащих домов, выглядел чужеродным: недавно крашенный с крышею, покрытою железными листами, не иначе детская новая игрушка. Над входом сияла вывеска, выведенная каллиграфическими буквами «Ямбургъ», видимо, заказанная у хорошего художника или имеющего стол в трактире.
Штабс—капитан и его молодой спутник постояли некоторое время на улице перед входом, люди, спешащие по делам, не отказывали себе в удовольствии зайти в заведение.
– Верно, хозяин поставил на широкую ногу и кормит, наверное, отменно, что заходят и заходят, – подметил Жуков.
– Тогда зачем искать покупателя и продавать столь прибыльное заведение? – удивился Орлов.
– Чужая душа – потёмки.
– Верно, подметил. Я вот не знаю порой, что от тебя ожидать, не то, что от едва знакомого человека.
– Ну, вы сказали, – насупился Миша, хотя обида была показная. Невозможно сердиться на Василия Михайловича, он хоть порой и несправедлив, слова говорит неприятные. Но это только на первый взгляд. Далее оказываются правильными и совсем не с подковыркой сказанные, а чтобы упредить некоторые вбаламушные поступки младшего помощника начальника сыскного отделения. – Может, не все чисто с эти трактиром?
– Возможно, – произнёс Орлов и направился в трактир.
Три ступеньки крыльца были посыпаны песком, чтобы посетитель не поскользнулся, перильца вели верх, чтобы легче сытому было спускаться. Над самим крыльцом навес, поддерживаемый двумя резными столбами.
В зале чисто, столы почти все заняты. Приятный запах варённого и жареного мяса, не перегорелого лука, как в иных заведениях, а слегка томлёного, так и тянет взяться за ложку.
– Может… – начал Миша.
– Мы сюда не за эти пришли, – отрезал штабс—капитан, – любезный, – Василий Михайлович обратился к высокому лет под тридцать мужчине в красной рубахе, подпоясанной синим с кистями поясом.
– Я вас слушаю—с.
– Где мне бы хозяина найти?
– Извините—с, с каким вопросом изволите—с к нему?
– Любезный, – Орлов смотрел, не мигая, на молодца и повторил уже твёрже. – Мне нужен хозяин.
– Нету—с.
– Когда он вернётся?
– Нам не докладывают—с.
– А ты, видимо, Семён Иволгин?
– Ваша правда—с, – удивился молодец.
– Надо с тобою поговорить и желательно без свидетелей.
Взгляд Семена стал серьёзным, и глаза прищурились, он хотел что—то сказать, но штабс—капитан поманил его пальцем поближе, шепнул что—то на ухо и Иволгин послушно произнёс не заискивающим, а вполне нормальным голосом:
– Следуйте за мною, господа.
Он провёл сыскных агентов темным коридором в маленькую комнатку. Где стояла одна кровать, большой кованный железом сундук и образ Господа в углу.
– Извините, что не предлагаю присесть, но сами видите, – он развёл руки в стороны.
– Мы не рассиживаться пришли.
– Такие люди по пустякам не приходят, – с пониманием сказал Иволгин.
– Верно, подметил, – Василий Михайлович внимательно смотрел на Семена, но тот не проявлял никакого беспокойства и волнения. – Куда уехал Дорофей Дормидонтыч?
– Извиняюсь, но он мне не докладывает об отъездах. Лучше у Марии спросите, она больше меня знает.
– И у неё спросим. Как фамилия Марии?
– Тоже Ильешова. У них почти вся деревня носит эту фамилию.
– Понятно. Значит, не знаешь, куда он уехал?
– Не знаю, да это мне и не к чему.
– Хорошо, тогда. Может, скажешь, когда он уехал.
– Это, пожалуйста, с прошлого четверга я его не видел.
– И часто он так отлучался?
– Бывало, – кивнул головой Семён. – Но Мария всегда знала насколько и куда. А ныне и она не знает. Даже к околоточному Синицыну бегала.