Петербургский сыск, 1874 год, февраль

Москвин Игорь Владимирович

Сегодня Миша отбросил прочь свою застенчивость и решительно ступил в гостиную, в которую ему открыл дверь слуга, объявив при этом:

– Господин Жуков!

Анастасия зарделась, Пётр Мефодьевич, стоявший у кресла жены, приветливо улыбнулся.

Надворный советник Соловьёв к своим почти сорока годам не обрёл семейного счастья. После перенесённой в молодые годы трагедии, его невеста за несколько дней до венчания скончалась от невесть откуда взявшейся, казалось бы, простой простуды. Иван Иванович тогда целую неделю после похорон не выходил из дому, сидел в кресле, наподобие куклы. Родные изъявляли

неподдельное беспокойство о самочувствии молодого человека, боялись, как бы он не лишился рассудка. Ведь он души не чаял в невесте. Но все обошлось, жизнь берет своё. Надворный советник ушёл с головою в службу, хотел было в армию поступить. Но не сложилось. А вот когда подвернулась оказия поступить в сыскную полицию, то без раздумий принял предложение, рассудив, что там не менее опасно, чем, допустим, на Кавказе или дальневосточных землях.

Иван Иванович заглянул в дальнюю комнату. Там было только одно небольшое окно, и выходило оно в «колодец», так петербуржцы называли маленький дворик со всех сторон ограниченный стенами домов. Поэтому в ночном сумраке тонули письменный стол, кресло и шкафы с книгами, казавшимися стеною. Размытые тени безмолвно прятались по углам, а на фоне тёмного окна, освещённого светом из окон напротив, черным вороном выделялась седая голова, выглядывающая поверх спинки кресла.

– Степан! – негромко позвал Соловьёв, стоя на пороге. Голова даже не шевельнулась. – Степан! – во второй раз, но уже громче позвал надворный советник.

Но сидящий как будто не слышал. Только мерное дыхание выдавало, что человек жив.

Иван Иванович вздохнул и пошёл прочь. В соседней комнате послышались тихие шаги, и маленькая женщина с седыми волосами вошла в гостиную.

– А, это ты! – сказала она и кинула взгляд на тёмный проем в соседнюю комнату.

– Все так же? – спросил Соловьёв.

Женщина махнула рукой, но все—таки подошла к сидевшему в кресле и осторожно, чтобы не испугать, тронула его за плечо.

– Степан! Ваня пришёл.

Голова не шевельнулась.

– Ваня пришёл, Степа, – повторила она и смахнула с глаз слезы.

Голова нервически задвигалась. И сидящий повернул заросшее щетиной худое лицо к Ивану Ивановичу. В глазах не виделось ни проблеска разума. Брат Соловьёва, бывший кавалеристский офицер, помешался пять лет тому после кровавой бойни на Кавказе и с тех пор Иван Иванович взял его под свою опеку. Некоторые видели в этом причину нежелания надворного советника связывать себя узами брака.

Путилин сидел в кресле, укрывшись пледом, и дремал. Мысли о злоумышленниках ушли куда—то в глубины сознания, на лице виделось только спокойствие. Недопитый чай так и остался остывать на столе.

В такие минуты даже шумливая Глаша ходила на цыпочках, боясь нарушить покой невольным шумом, на который она была горазда, то стол заденет, то к чашкам прикоснётся, то шуметь кастрюлями и тарелками станет на кухне.

Глава семнадцатая. Визиты

В десятом часу утра Иван Иванович направился на Петербургскую сторону, чтобы узнать – продолжает ли проживать ли некто Синельников на Мытнинской улице. Проверить это было необходимо, не привлекая внимания, а главное, чтобы такие действия не дошли до ушей проверяемого господина. Ранее времени нельзя вызывать его подозрений, что персона Тимофея Синельникова привлекла внимание сыскной полиции. Конечно, всякое может быть, ведь не заглянешь

в мысли околоточного, который лучше всех знает обитателей данного ему участка. А порой и находится с ними в хороших сношениях, что сразу может по—дружески шепнуть, мол, тут агент приходил и вопросы задавал.

Не всегда полицейские выполняют возложенные обязанности с надлежащей усердностью. Деньги порой перевешивали выполнение служебных обязанностей.

Соловьёв остановил извозчика на соседней улице и теперь медленно шёл к искомому дому, который был единственным каменным на улице. Остальные деревянными темными стенами угрюмо взирали на город.

Если никому не доверять, то и расследование вести нечего. Подумалось надворному советнику, и он направился к дворнику. Те знали больше, чем околоточные. Непосредственно каждый день видели жильцов, кто к ним и когда приходит, уходит, не таится ли, не прячет лицо. Они все подмечают, недаром считаются первыми помощниками полиции.

Настроение Ивана Ивановича было. не в пример вчерашнему, хорошее и довольно весёлое. Он шёл, насвистывая незамысловатый мотивчик из «Севильского цирюльника». В детстве много времени было проведено за клавишами фортепиано, но с надворного советника так и не вышел музыкант. Иногда он мог сыграть не только простенький мотив, но и замысловатую партию какого—нибудь произведения и даже спеть романс довольно приличным баритоном, за который не было стыдно.

Дом на Мытнинской, в котором предположительно проживал Тимофей Синельников, был трёхэтажным, недавно крашенным по фасаду. Видимо, хозяин следил за своей собственностью, приносящей какой—никакой доход. Может быть, составляющий единственное, что он имел.

Дворник, среднего роста татарин с редкой бородёнкой, разговаривал в отличие от многих чисто и без акцента.

«Нет, такой не побежит предупреждать жильца о приходившем агенте сыскной», – думал Иван Иванович, глядя на слегка робеющего дворника.

Разговор начался, как обычно с обоюдной подозрительности.

– Скажи мне, голубчик, – остановился элегантный Соловьёв перед стоящим с лопатою татарином в потертом полушубке мехом вовнутрь и с повязанным поверх грубо выделанной кожи серым фартуков. – Это дом господина Власова, – Иван Иванович указал рукою на единственный каменный дом в Мытнинском переулке.

– Точно так.

– Не сдаёт ли в наём он квартиры?

– Да, сдаёт.

– Не знаешь, нет ли у него квартиры для меня сейчас?

– Извиняюсь, но обрадовать вас нечем, все квартиры сданы.

– А мне говорили, что возможно. Значит, ввели в заблуждение.

– Совершенно верно.

– Жаль, а мне как раз здесь хотелось поселиться. Тихое место.

– Так точно, тихое, вот, – теперь уже настала очередь дворника указать на дома, стоящие поодаль по переулку, – там, в доме с большим навесом над крыльцом, живёт Пелагея Феодоровна. Так она точно сейчас жильцов не имеет, с неделю съехали.

– Мне бы хотелось жить в каменном. У Власова, – он вопросительно посмотрел на дворника, – никто не собирается съезжать.

– Нет, там давно живут.

– И как давно.

Дворник посмотрел с подозрением на Ивана Ивановича, но ничего не ответил, это отметил про себя Соловьёв.

– Хорошо, где мы можем поговорить без посторонних глаз. Мне не хотелось бы, чтобы видели нас.

– Я…

– Там я все объясню.

– Можно у меня, – и дворник пошёл первым в свою каморку. Так Соловьёв достал свой жетон и представился: