Петербургский сыск, 1874 год, февраль

Москвин Игорь Владимирович

– Мне сказал Афанасий, что вы, Ваше благородие, меня звали?

– Точно так, я – помощник начальника сыскной полиции Михаил Силантьевич Жуков. Имею намерение задать несколько вопросов про Морозовых.

– Жаль Степана и детишков его жаль, ни за что, ни про что жизни лишились.

– Как ни про что? – ухватился за последние слова Миша.

– Так что с них было взять? Мышей аль тараканов. Да и те от них посбегали.

– Любопытно. Ты что ж у них бывал?

– Бывал,

так меня даже чаем не напоили.

– От скупости?

– Да, вы что, Ваше Благородие, Степан, тот последнюю рубашку с себя снимет, если помочь надо. Не было у них ничего.

– Так вроде бы трое работали…

– Не трое, а все семеро. Правда, с ребятишек толку поменьше, но все равно руки к работе пригодные.

– Так что им денег на прожитье не хватало?

– Я, правда, не спрашивал, но краем уха слышал, что в деревню они деньги все посылали.

– Странно, не находишь?

– Что странного? У каждой семьи своё.

– А ты чего к ним заходил?

– Уж не припомню. Кажется, весточку из дому получил.

– Мог бы в артели об этом сказать?

– По соседству с ними был. Вот и зашёл.

– Хорошо, значит ты у нас…

– Ефим Перегудов.

– Зови Коську.

Константин Степанов оказался молодым человеком двадцати лет. Но таким же щуплым, как и вышедший из комнаты Ефим. Ничего добавить он не мог, сославшись, что Морозовы, как сычи больше молчали. Только и услышишь от них, подай то, не нужно тебе это. И опять, молча, уткнуться в работу и ни слова, ни полслова.

Глава восемнадцатая. Что день грядущий нам готовит…

Утро порадовало солнечными лучами, пробивающимися через просветы между темными облаками. Штабс—капитан, по чести сказать, не знал, с чего начинать день. Снова съездить в трактир, поговорить не только со вчерашними собеседниками – Марией и Семеном Иволгиным, но и с малолетними половыми, которых заметил Василий Михайлович вчера. У них глаз острый, по малолетству многое подмечают, при них не стесняются откровенно говорить.

– Сударь! Видно сразу, что вы сиятельство! – Совсем тихо и с какой—то показной таинственностью в голосе шепчет, догоняя Василия Михайловича, малый лет двадцати в кургузом пальтишке.

– Что тебе? – Спросил Орлов, не останавливаясь.

– Не соблаговолите ли приостановиться на минуточку—с!

– Я?

– Вы, Ваше сиятельство, один минут—с, за угол только! – взгляд малого был до того просительный, что Василий Михайлович едва не рассмеялся. Надо же. Сейчас и он стал одним из участников спектакля, разыгрываемого ежеминутно на улицах столицы.

– Меня? Ты меня знаешь?

– Как не знать—с! Знаем—с, вот за угол!

Штабс—капитан сделал

вид, что попался на уловку уличного шарлатана и послушно проследовал за ним.

– Ну, говори, что тебе надо?

– Ваше сиятельство, выгодная покупка для вас есть, – и, озираясь по сторонам, понизив голос, произносит, – золотая цепочка—с.

Малый на самом деле вытащил из кармана какую—то цепочку, которая загорелась перед глазами Орлова ярким блеском и рассыпалась искрами на солнце, сегодня показавшемся из—за низких облаков.

«Правильное время подобрал и правильное место», – внутренне улыбнулся Орлов, много раз слышавший о процветающем таким образом обмане.

– Что же ты её прячешь?

– Ваше сиятельство. Никак невозможно, вдруг кто увидит, – и так же тихо добавил, – в ста рубликах стоит, а я только три червонца прошу.

– Краденая, видимо? – Начал подыгрывать малому Василий Михайлович.

– Упаси, Бог! Я не жулик какой, вот по нужде продаю.

– Что—то ты темнишь! – И штабс—капитан повернулся, чтобы уйти.

– Сударь! Куда же вы? Совсем без ножа режете, давайте за двадцать.

– Десять!

– Ваше сиятельство! Не обижайте и так обиженного.

– Что?

– Угодно, хотя бы пятнадцать.

– Ничего мне не угодно!

– Сколько—с вы дадите?

– Я сказал десять, – и Василий Михайлович сделал попытку повернуться, но руки малого крепко держали рукав.

– Ваше сиятельство, от души отрываю! – Малому стоило играть в театре вместо того, чтобы приставать к прохожим. – Мне б поесть, совсем изголодал.

– Теперь, – левой рукой штабс—капитан берет за воротник малого, правой цепочку, – дорогой, пройдём—ка в полицию.

– Не надо. – кричит таким пронзительным голосом малый, – убивают, – и так рванул. Что воротник кургузого пальтишки остался в руке Орлова.

– Да, – только и произносит сыскной агент, – дела.

Черед минуту к нему подбежал городовой.

– Кто кричал?

– Что ж ты служивый? У тебя под носом мошенники работают, а ты ни сном, ни духом.

– А вы, позвольте полюбопытствовать, кто такой будете?

– Сыскная полиция, штабс—капитан Орлов!

Городовой выпятил грудь вперёд и в качестве оправдания произнёс.

– Да разве за всеми уследишь.

– Ты на что поставлен? – Усмехнулся штабс—капитан, – пугалом перекрёсток украшать, что ли?

– Ваше благородие, – покраснел, как вынутый из кипящей кастрюли рак, и хотел было что—то добавить городовой, но воздуха не хватило для возмущения.

– Иди, служивый, на пост, – голос штабс—капитана хоть и ни на йоту не повысился, но звенел металлом, – там твоё место.