Петербургский сыск, 1874 год, февраль
Шрифт:
Сыскной агент на радостях готов был расцеловать чиновника с колючими глазами, но посчитал такое поведение недостойным младшего помощника начальника сыскной полиции, тем самым ограничился словами искренней благодарности.
– Михал Силантич, – понизив голос и наклонившись над столом, произнёс чиновник, – не соблаговолите уделить мне несколько минут вашего драгоценного времени.
Отказываться было глупо, в Адресную приходилось наведываться довольно часто, ведь это самый короткий путь к разыскиваемым людям, ежели, конечно, они не скрывались и не имели адресных билетов, взять хотя бы, Гришку Шустова, колесившего по России в поисках лучшей жизни.
После некоторого молчания Путилин сказал:
– Как себя чувствует Иван Андреевич?
Поначалу надворный советник не мог сообразить, о ком идёт речь. Вроде бы в расследуемых делах такое имя не встречалось. Соловьёв даже потёр рукой лоб.
– Простите, – наконец сказал он и вопросительно посмотрел на Ивана Дмитриевича.
– Как самочувствие Волкова?
Иван Иванович облегчённо вздохнул.
– Норовит сбежать на службу, но доктор прописал покой.
– Ну, если уже спешит сбежать из дому, то с полной уверенностью можно сказать, что идёт на поправку.
– У Шустова рука тяжёлая.
– Нет, Иван Иванович, надо всегда быть на страже, преступники не ограничены правилами поведения.
– Всякое бывает.
– Согласен, но терять бдительности никогда не надо. Хорошо, что так обошлось, а ежели, – и Путилин умолк, не высказав до конца трагической мысли.
– Иван Дмитриевич, – подал голос Орлов, – в походах не такое приходилось на себя примерять.
– Вы правильно сказали, в походах, но, к сожалению, мы на переднем крае и должны глаза иметь не только спереди, но и на затылке. Противник же наш по большей части коварен и хитер, имеет множество личин, под которыми не всегда можно различить истинное. Я не хочу возводить напраслину на Ивана Андреевича, он опытен и хорошо знает свое дело, но вот и он стал жертвою своей небрежности. Забыл, кто перед ним. Так что будьте внимательнее.
– Постараемся, – за двоих произнёс Василий Михайлович.
– Я надеюсь.
Глава двадцать первая. Дела сыскные…
– Иван Дмитрич, – в дверь заглядывал тяжело дышащий дежурный чиновник, было видно, что бежал по лестнице, – вас просят прибыть в первый участок Московской части.
– Что там стряслось? – Путилин поднялся из—за стола, вслед за ним сыскные агенты.
– На пересечении Графского и Троицкого переулков в питейном заведении найдены зарезанными его сиделец и подручный мальчик.
– Вот тебе бабушка и Юрьев день, – Иван Дмитриевич был скор на подъем и, не застегнув пальто, а только набросив на плечи. Шёл к выходу.
Питейное заведение, в самом деле, занимало первый этаж каменного дома, окнами одной стороны выходивший на Графский, а входом – на Троицкий. Довольно бойкое место.
Когда в положенный час двери гостеприимно не распахнулись, ранние нетерпеливые посетители, потолкавшись у входа, разбрелись по заведениям на соседних улицах. После же полудня местный дворник, наведывавшийся иногда к знакомому сидельцу, решил проявить бдительность и сбегал к хозяину питейного заведения, а тот сразу же, не мешкая, даже бросил недоеденный обед, кинулся разбираться. Что ж такое? Почему не открыто? Ведь деньги утекают в другие места.
Вот когда открыл входную дверь, то сразу же послал за городовым. Ну, а тот в участок.
На место преступления первым прибыл помощник пристава ротмистр Андреев. Он же распорядился отправить посыльного в сыскное отделение.
В самом заведении Ивана Дмитриевича поприветствовал ротмистр Андреев, помощник пристава, низенький коренастый мужчина пятидесяти лет с седыми усами и вечно грустными глазами.
– Так вот и встречаемся у кровавого алтаря, – посетовал ротмистр.
– Такова наша служба. А где Василий Евсеевич? – спросил Путилин.
– Господин Тимофеев откомандирован в Новгородскую губернию.
– Давно?
– Да, уж с неделю будет.
– Не спрашиваю, зачем. Думаю по тайным делам, – усмехнулся Иван Дмитриевич.
– Я бы сказал, да сам толком не знаю. Пришла депеша с посыльным и Василий Евсеевич в час собрался, едва поспел на поезд и в Новгород.
– Понятно, ну, а что мы здесь имеем?
– Зарезан молодой парень и серьёзные раны получил мальчишка, служивший при нем.
– Раны?
– Да, отвезён в Обуховскую.
– С ним можно поговорить?
– Он, конечно, слаб, но я думаю, можно.
– Здесь с ним разговаривали?
– К сожалению, он ничего не сказал, спрятался, словно улитка в раковину.
– Он видел убийцу.
– Скорее всего, да.
– Это удача для следствия.
– Не хотите ли взглянуть свежим взглядом на заведение.
– Непременно.
Путилин последовал за помощником пристава. Первой после входной двери была довольно большая зала с десятком столов, подле одних стояли деревянные скамьи, у других, стоящих вдоль окон, стулья с деревянными спинками, когда—то разрисованные, а ныне с потёртой спинами посетителей поверхностью. У стены, напротив входа, длинная стойка. Прошли за нее, в стене была дверь, ведущая в коридор, там четыре двери: две под замком.
– Что там? – поинтересовался Иван Дмитриевич.
– Хозяйские припасы?
– Не пытался убийца вскрыть замки?
– В том и дело, что нет.
– Значит преступник знакомый нашего убитого.
– Отчего такая уверенность, Иван Дмитриевич? – ротмистр не удивился, такие мысли и к нему пришли.
Путилин не ответил. Молодой человек лежал с перерезанным горлом у двери по правую руку, которая вела в маленькую каморку, сажень шириной и чуть более сажени в длину. Там стояла вместо кровати довольно узкая лавка, покрытая то ли тюфяком, то ли одеялом. Вначале Иван Дмитриевич не разобрал, в каморке было сумрачно, но присмотревшись, отметил, что это одеяло и не с рисунком, а в пятнах крови.