Петербургский сыск, 1874 год, февраль
Шрифт:
– Василий Михайлович, Иван Дмитрич просил по приезде вам ехать в Васильевскую часть.
– Что там стряслось? – в голосе прозвучала усталость.
– Толком не сообщили, но найдено тело в зверском виде.
Год только начался, а происшествие за происшествием, словно люди, решили удивить жестокостью мир. Не прошло и двух дней со дня обнаружения убитых на Курляндской, как новое.
– В Васильевскую часть, – громко сказал извозчику Орлов, укрывая ноги медвежьей шкурой.
– Василий Михайлович, – раздался голос Жукова, вышедшего из дверей сыскного отделения, – подождите.
– Стой, – так же громко произнёс штабс—капитан, – а про тебя я и забыл.
Миша обиженно засопел.
В Васильевской части сказали, что в самом начале Наличной улице в доме Куприяновой убийство. Соседи заметили, что жилец Вениамин Кругликов пришёл домой с окровавленными руками и со следами на одежде, на вопросы не отвечал, заперся в комнате, оттуда слышался то ли плач, то ли вой. Возле хозяйственной пристройки обнаружили тёмные следы, с виду похожие на застывшую кровь, заглянули в неё, благо замок был не закрыт. И обнаружили порубленное на части тело. Сразу же послали за полицией и теперь на месте и прокурорский следователь, и Путилин, и пристав.
Извозчика не стали отпускать, он пригодился вновь. Теперь уже не хотелось через весь Большой идти пешком.
Когда приехали, серьёзное лицо Ивана Дмитриевича не вязалось с его не менее довольным видом, который имел беседе с высоким господином в форменной шинели с погонами полковника.
Жуков шепнул Василию Михайловичу:
– Видимо, новый полицмейстер.
Граф Львов недавно был назначен на должность полицмейстера 3 отделения, в ведении которого и находилась Наличная улица. Скорее всего, Александр Николаевич принял решение самолично выезжать на происшествия. Требующие пристального внимания. Да и после военной службы трудно привыкать к статскому укладу жизни.
Штабс—капитан не стал подходить к Путилину, занятому разговором со столь важным лицом, а направился к приставу майору Богданову, стоящему со своим помощником поодаль.
– Добрый день, Николай Палыч, – поздоровался Орлов со старым знакомым, ощущая пожатие крепкой руки.
– Был бы он добрым, – произнёс Богданов, – не довелось бы нам встретиться при столь печальных событиях.
– Снова вместе придётся трудиться над поисками?
– Отнюдь, Василий Михайлович, отнюдь, – покачал головой седовласый майор, внимательным взглядом, вглядываясь в штабс—капитана, – дело предельно ясное. Убийца задержан, да он и не отрицает своей вины. Проверить его показания мы и сами в состоянии, так что зря вас пригласили.
– Если так, а новый как? – Орлов скосил глаза в сторону полицмейстера.
– Ничего худого сказать не могу, – теперь пришла очередь Николая Павловича скосить взгляд на помощника капитана Семенова, наверное, даже во сне видящего себя приставом именно Васильевской части и поэтому в службе выискивающего недочёты начальника. Богданов пытался избавиться от Капитона Александровича, но тщетно. Орлов удивлялся, как это они уживаются в одной берлоге, – поживём – посмотрим.
– Тоже верно. Все—таки, что произошло?
– Тут один губернский секретарь соблазнился деньгами, вот и совершил злодеяние.
Как потом узнал штабс—капитан, этот губернский секретарь, Парамон Кошкин, оказался странной личностью. С рождения прожил в доме на Наличной. В шестнадцать лет остался сиротою с некоторым капиталом. Стал замкнут и серьёзен, к болезненному виду он присоединил и пагубную страсть к вину, пока не проел доставшееся наследство. Некоторое время бедствовал, но потом решил уйти в монастырь, чтобы там «чтобы там облегчить своё положение и найти душевный покой». Но, увы, не удалось ни того, ни другого. Почувствовал, что ошибся в выборе и вернулся в мир. Собрал некоторые средства. Каким путём так и не удалось узнать, но открыл недалеко от дома табачную лавку. Кто его надоумил, тоже узнать не удалось. Но ничтожного дохода всегда не хватало, едва сводил концы с концами. И вот к нему в лавку начал заходить двенадцатилетний мальчик Петя, воспитанник богатой жившей неподалёку богатой вдовы, та, видимо, не слишком уж радела о ребёнке. Занята была устройством своей судьбы.
В один погожий день, а вернее утром в день убийства, явился в лавку мальчик и спросил, не продаст ли ему хозяин лавки револьвер, видимый им у Кошкина накануне. Парамон ответствовал, что вещь он не продаёт, да и дорогая она, стоит аж пятьдесят рублей. Петя с малолетним бахвальством достал из кармана пачку денег и заявил, что может себе позволить и более дорогую вещь, но ему в оружейных магазинах в продаже отказывают по причине малолетства. Тогда у Кошкина загорелись глаза. И он предложил мальчику съездить в Гостиный двор и там купить пистолет, что и было исполнено. Потом хозяин табачной лавки водил мальчика по кондитерским, пассажу и обдумывал, как бы забрать оставшиеся деньги у Пети. Все время Парамон боялся, что мальчик уйдёт, и кто—то другой выманит у него деньги. В конце концов, Кошкин сказал, что надо бы испытать револьвер, для этой цели предложил пройти в сарай. Та попытался забрать ассигнации, но Петя начал сопротивляться. Кошкин вцепился в горло ребёнка, что было дальше, хозяин табачной лавки не помнил. Только то, что держал в руках заветные деньги и смеялся от радости. Как рубил тело на части, он уже решительно вспомнить не мог.
Это выяснилось через несколько дней, а пока вновь назначенный полицмейстер был поражён жестокостью и хладнокровием, с которым совершено злодейство.
Парамон Кошкин выл в голос и бросался на полицейских, когда они описывали комнату и содержание карманов в качестве улик. Только обещание вернуть деньги в участке, немного успокоило Парамона.
Путилин попрощался с полковником Львовым.
В сыскное ехали в полном молчании, то ли повлияла бессмысленная смерть мальчика, то ли усталость брала верх. Постоянное напряжение последних месяцев давила непосильной тяжестью, а когда она разбавлена кровью и с нею сталкиваешься с постоянством, что подчас, кажется, люди заняты только истреблением себе подобных, если не на войне, то в мирных городах и сёлах, руководствуясь завистью, местью или жадностью.
Не успели войти в кабинет, как Иван Дмитриевич откинул ненужное прочь, а сразу углубился в дело на Курлядской.
– Докладывайте, господа агенты, что удалось узнать, – Путилин скинул с плеч пальто и бросил его на диван. Сам прошёл к столу, потирая озябшие руки.
– Позволите? – спросил Василий Михайлович, указывая на стул.
– Присаживайтесь.
В кабинете отсутствовали двое – Волков лежал в это время в постели и пил кофе, Соловьёв по поручению Ивана Дмитриевича подъезжал к дому Ивана Андреевича, чтобы справится о самочувствии больного.
Жуков сел напротив штабс—капитана.
– Что ж, съездили мы не впустую, – начал Орлов, – опознан восьмой убитый, им оказался предполагаемый нами ранее Дорофей Дормидонтович Ильешов.
– Кто его опознал? – перебил Путилин.
– Сожительница хозяина трактира некая Мария Ильешова…
– Ильешова?
– Так точно, Ильешова.
– Любопытно, не родственница ли?
– Иван Дмитрич, сомневаюсь, в деревне по словам, почти все Ильешовы.
– Продолжайте.
И Василий Михайлович рассказал все те соображения, которыми он делился с Жуковым по дороге в сыскное.