Петербургский сыск, 1874 год, февраль
Шрифт:
– Ну, а он?
– Только отмахнулся и над Марией посмеялся, что, мол, дело мужицкое, плоть потешит и вернётся.
– Сам, что думаешь?
– Наше дело в зале обслуживать да за порядком следить, а думать? Это пусть хозяин либо Мария.
– Мария – сожительница Дорофея Дормидонтыча?
– Это дело обоюдное, – вроде бы слова ничего незначащие, а в глазах Семена то ли тоска, то ли ненависть мелькнула и сразу же исчезла.
– Давно Мария при хозяине.
– Третий год.
– Кто оставался за старшего, когда уезжал Дорофей Дормидонтыч?
– Кто ж кроме Марии?
– Понятно.
– Значит, с четверга ты хозяина не видел?
– Точно так.
– Кто—нибудь за это время его спрашивал?
Семён на миг задумался и, покачав головой, произнёс:
– Нет, – потом добавил, – при мне никто.
– Мария как здесь объявилась?
– Так её Дорофей Дормидонтыч из своей деревни привёз, из Ильешовки.
– Что ещё о ней знаешь?
– Ничего. Не больно уж она разговорчивая, как и хозяин.
– Слышал ли ты о продаже трактира Дорофеем Дормидонтычем?
– Ничего, – протяжно сказал Семён, но удивления не показал.
– Добавить больше нечего?
– Так я не знаю о чем?
– О хозяине или Марии.
Иволгин покачал головой.
– Где сейчас Мария?
– Либо на кухне, либо в своей комнате на втором этаже. У нас же первый под трактир занят, а второй хозяйский.
– Я, надеюсь, никто не проведает о нашем разговоре.
– Само собой.
Глава четырнадцатая. Счастья много не бывает…
Гостиная, в которой в ту минуту, пребывала Мария, представляла собой не очень большую комнату, свидетельствовавшую, что не так часто гости появлялись в этом доме. Смешение мебели всевозможных стилей, несколько картин хорошей работы соседствовали с откровенной мазнёй, видимо, хоть и держал при себе Дорофей Дормидонтыч женщину, но не позволял ей ничего менять.
Невысокая полногрудая женщина в синем платье, на плечи накинутой пуховом платке встретила Мария сыскных агентов у дверей. Темные волосы аккуратно причёсаны, только по вискам были выпущены колечки вьющихся волос. Полная шея с бусами из маленьких матовых шариков виднелись из воротника платья. В лице поражала бледность и черные, потухшие, несколько припухшие безжизненные глаза.
– Добрый день, господа! – произнесла она напевным голосом.
Василий Михайлович перед красивой женщиной шаркнул ногой.
– Добрый день! Мы. Агенты сыскной полиции, меня зовут Василий Михайлович Орлов, это Михаил Силантьевич Жуков. Разрешите?
– Да. Господа, проходите, располагайтесь, – она указала на два кресла, стоящих по стороны низенького столика.
– Позволите? – штабс—капитан указал на пальто.
– Да, да, – торопливо добавила Мария и присела на краешек дивана, положив руки на колени.
– Сударыня, просим прощения за вторжение, но возникли некоторые обстоятельства, требующие вашего разъяснения.
– Вы с известиями о Дорофее, – она запнулась, – Дормидонтыче?
– Возможно.
– Говорите прямо, я не привыкла ходить вокруг да около, – губы её дрожали, лицо и без того бледно, побелело, как только что выпавший снег, – я привыкла к правде, какой бы она не была.
– Как нам стало известно, вам. Сударыня, не ведомо, куда уехал Дорофей Дормидонтыч?
– Мне это не известно. В четверг вечером Дорофей засобирался, сказал, что надо съездить по делам к Нарвской заставе, вернётся к полуночи и с тех пор я его не видела.
– Он говорил, к кому должен заехать?
– Сказал только, что к землякам.
– Может он говорил, с какой целью?
– Сказал, хочет посодействовать в каком—то деле. А вот в каком? Простите, не знаю.
– Он с собою не брал больших денег?
– Нет, при нем было рублей пятьдесят, не более.
– В последние дни перед отъездом Дорофея Дормидонтыча ничего странного не происходило? Он не был чем—то расстроен?
– Нет, он не таил от меня ничего.
– Скажите, часто он так исчезал?
– О, что вы? Он любил точность во всем, если говорил, что вернётся к полуночи, то непременно тогда и возвращался. Отъезды, конечно, бывали, но не часто и не на столь длительный срок, – женщина подняла на Василия Михайловича черные глаза, – Вы нашли его? Он убит?
– Почему вы думаете, что его убили?
– Полно, господа, Нарвская застава славится по всему Петербургу, как опасное место. Вы нашли его?
– Вам стоит проехать в Александровскую больницу для опознания.
– Значит, нашли. – Она словно не слышала последних слов штабс—капитана, на лице не дрогнула ни единая мышца, только сжались в щёлочку губы.
– В последние дни Дорофея Дормидонтыча не спрашивали?
– Что? – Мария была занята своими мыслями и не услышала вопроса.
– Никто не спрашивал Дорофея Дормидонтыча после отъезда?
– Нет, у меня никто, может быть, у Семена?
– Иволгина?
– Да, его.
Штабс—капитан поднялся с кресла, вслед за ним и Миша.
– Вы в состоянии проехать в Александровскую?
– Да, да, я только накину на плечи шубу, – безучастно отвечала Мария, приготовившись к самому трагическому финалу.
До Фонтанки доехали быстро, мороз хоть и щипал за щеки, но пошёл на убыль. Дворники почистили проезжую часть от выпавшего накануне снега тротуары, а тротуары посыпали, как предписывало указание городского начальства, песком, почерневшим под ногами пешеходов.
Мария не произнесла ни слова, уставилась в одну точку и думала о своём, казалось в санях сидит белая мраморная статуя, только выбившиеся из—под платка волосы трепались встречным ветром.
В морге больницы, где на металлическом столе лежало тело, было прохладней, чем на улице. Миша поправил воротник и шёл последним.