Петербургский сыск, 1874 год, февраль

Москвин Игорь Владимирович

– Не исключено, что вы правы, – Путилин заметил взгляд, брошенный Мише, что мол, я же подметил, но Иван Дмитриевич повторил исключительно для Орлова, – я сказал, не исключено, но, может быть, и иначе. Всего лишь пустые домыслы, пока духовную не сможем прочитать. Для чего Марии лишать жизни своего благодетеля, тем более, что такая женская жестокость, конечно, встречалась у меня в следствиях, но сомневаюсь…

– А Иволгин? Тот мог, я думаю, не задумываясь. Может, взаимная неприязнь только для публики, как в пиесе.

– И это может быть. Продолжайте.

– Прибыльное

заведение тоже нельзя исключать.

– Почему сейчас лишать жизни Ильешова, не лучше ли подождать. Пока он откроет ресторацию, тогда и сотворить чёрное дело?

– Но…

– Василий Михайлович. Вы правы, но неподтверждённое фактами, так и остаётся нашими с вами умозаключениями. Не так ли?

Штабс—капитан метнул в Мишу смущённый взгляд. Только вот недавно он сам говорил Жукову то же, а теперь вот удостоился таких от Путилина.

Следствие – не проторённая дорога, повторял иногда Иван Дмитриевич, которая выведет к нужному месту. Порой приходится продираться сквозь непроходимую чащу всевозможных догадок. Чтобы в конечном итоге найти ту, единственную тропинку, приводящую к настоящему преступнику. Ладно бы, злодей просто убегал от агентов, а иной раз так запутает дело, подставляя вместо себя ни в чем не повинных людей. Здесь разобраться надо, а наказать, не разобравшись, можно любого.

В первый год создания сыскной полиции пришлось расследовать совсем простое дело. Лавочник с Сенного рынка повздорил с другим, торгующим таким же товаром. Слово за слово, так и ссора переросла в драку, что пришлось их разнимать. Так вот первый пригрозил при десятке свидетелей. Жизни лишить своего недруга. Через несколько дней второго нашли с перерезанным горлом. На месте преступления нашли выпавший, видимо, второпях нож первого. А дома нашли рубаху, перепачканную кровью. И он не мог толком объяснить, где находился в вечер убийства. Лавочника осудили и сослали на каторгу в Сибирь. И только через пол года выяснилось, что убил совсем другой человек, затаивший давнюю обиду. Год вынашивал злодейский план, пока не представилась возможность его осуществить.

И выяснилось случайно. На следующее утро после убийства человек, видевший, как злоумышленник выходил от второго торговца, уехал по делам в южные губернии. Когда вернулся, узнал о трагедии и сам пришёл в полицию. Настоящий убийца долго запираться не стал. Убиенный начал ему мерещиться везде, куда не взглянет, так видит второго лавочника с перерезанной шеей.

И не хотелось совершать таких больше ошибок, ведь на кону стоит не пустая бумажка, которую потерял и не заметил, а судьба человека. Здесь надо подходить с осторожностью.

– Вы правы.

– Что вы предлагаете предпринять в первую очередь?

– Хотелось бы взглянуть на духовную, кому Дорофей Дормидонтыч оставил своё состояние.

– Согласен.

– Проверить, где были в вечер убийства Мария Ильешова и Семён Иволгин.

– Это надо в первую очередь, чтобы исключить какие бы то ни были сомнения в их честности или же наоборот.

– По Морозовской линии я не вижу зацепок, – штабс—капитан смотрел в одну точку, прикидывая предстоящие следственные действия.

– Нет, я

думаю, эту сторону тоже нельзя оставлять без присмотра. Миша, займись—ка артелью, может, они что—то не договаривают. Покрывают своих. Только смотри. На плечах у тебя одна голова и больше свести, так не получиться. Ты же мне нужен здоровый, дел не в проворот, – улыбнулся Путилин, – а без тебя никак обойтись нельзя.

Глава шестнадцатая. Дела житейские…

В шестом часу пополудни того же дня Соловьёв поднимался по лестнице, освещаемой печально мигающими фонарями, во второй этаж деревянного дома на Выборгской стороне. Взойдя на площадку, он остановился, перед ним было несколько дверей. За одной из них слышался явственно оживлённый юношеский смех и многоголосный говор.

Иван Иванович постучался в дверь напротив.

Волков был в синем домашнем халате, сделал попытку подняться, но пошатнулся и опустился в кресло с извиняющейся улыбкой.

– Сиди уж. – Произнёс Иван Иванович с приветливым выражением на лице, но глаза выдавали его и выражали обеспокоенность за состояние приятеля, – что за беспокойство. Как самочувствие?

– Сам видишь. – Иван Андреевич откинулся на спинку кресла, – пройтись толком не могу, голова кружится.

– Ну, ну. – Соловьёв пригрозил рукой, – пока есть такая возможность, набирайся сил.

– Что с моим крестником? – Иван Андреевич жестом указал на голову.

– Препровождён в Литовский и хорошая весть, что дело в Шувалловском. Кажется, обрело новую жизнь. Выявлен настоящий убийца, но, к сожалению, против него нет ничего. Только слова твоего крестника, – теперь и глаза Соловьёва потеплели, – Григория Шустова.

– Это каждый присяжный поверенный обернёт в нужную преступнику сторону.

– То—то и оно, мы изловчаемся приводить злоумышленников для законного наказания, а они, наоборот, делают все, чтобы те получили оправдательный приговор.

– Это, Иван, к тому, чтобы мы искали лучше и не надеялись на судью.

– Тоже верно, ты отдыхай. Набирайся сил, скоро пригодятся. По лицу штабс—капитана видел, что он тоже ухватился за кончик ниточки. Так вот все пока идёт довольно хорошо, – успокоил Ивана Андреевича Соловьёв.

Не смотря на девятый час, улицы обезлюдили, то ли от усилившегося мороза, то ли по иной причине, но Соловьёв шёл по Большой Морской почти в одиночестве, если не брать в расчёт городовых, несших службу у полицейской части и поодаль у управления градоначальника.

Дежурный чиновник на вопрос ответил, что Путилин в своём кабинете один. С четверть часа тому Орлов и Жуков покинули сыскное отделение. Нет, говорил чиновник, возвращаться не собирались.

Соловьёв постучал и сразу же открыл дверь. Иван Дмитриевич не успел поднять головы. Что—то писал.

– Слушаю, – произнёс Путилин и только после того, как посмотрел на вошедшего, – а, Иван Иваныч, а я уж думал чиновник по мою душу. Проходите, как себя Волков чувствует? Не нужно ли чего? Не то он всегда молчком, а у самого, как я знаю, в животе сильные боли присутствуют.