Певец тропических островов
Шрифт:
Может быть, Штайс уготовил своему клиенту некую голгофу или что-нибудь в этом роде? Орхидея… подумал Леон Вахицкий. Ему и в самом деле недавно исполнилось тридцать три года.
— Ха! Право, не знаю, что вы имеете в виду. Возраст Христа? Первый раз слышу. Во всяком случае, по отношению к себе. Женщине столько лет, на сколько она выглядит, а мужчине… и так далее. Что касается меня, то у меня в данный момент шумит в голове… ваш джин, ха… ха!
— Голу бок!.. — послышалось предостерегающее воркованье из-за стойки.
Хозяин тотчас же покосился в ту сторону. Хоть он весьма отдаленно напоминал
— Прошу прощения за некоторую назойливость, но у нас, в наших краях, очень редко можно встретить по-настоящему интеллигентного человека, — сказал хозяин, возвращаясь к столику Леона. В голой (без малейшего признака волос) руке он держал вечерний выпуск газеты. — Вот наш листок… Не угодно ли будет просмотреть, скоротать времечко? Вы изволили сказать, что интересуетесь только судебной хроникой… Простите за назойливость… но почему вас интересуют именно такого рода проблемы?
— Я полагаю, ха… да, собственно говоря, от скуки, причиной всему самая обыкновенная скука. — Леон, так и не прикоснувшись к газете, допил рюмку, отставил ее в сторону. И тотчас же встал. — Ну, мне пора. Посмотрим, как поживает ваш луна-парк, да и на "американские горки" взглянуть не грех. Сколько я должен?..
— Все дорого, очень дорого… — вздохнул Штайс.
И, скорчив недовольную мину, отчего его крохотные усики зашевелились, отступил в сторону. Потому что клиент его, надев панаму, вместо того чтобы направиться к дверям, устремился в противоположную сторону.
— Ха, — пробормотал он, — кажется, я малость заблудился… — и умолк на полуслове.
— Случилось что-нибудь? — забеспокоился хозяин.
— Нет, нет, ничего…
Перед глазами замершего на пороге Вахицкого замелькали картины. "Победа". Садик с деревянной розовой эстрадой. Навязчивые и порой немотивированные литературные ассоциации. Это "несхожее" сходство. Он не был к нему подготовлен.
— А каково… собственно говоря, предназначение этой постройки?
— Это было еще до меня. Наверное, какой-то театрик. Но давно. Не знаю, какие тут давали спектакли. А может, концерты… Так и стоит…
Сад был не совсем пуст. Вечерело. Под пышным деревцем сидела какая-то пара. Усатый седоватый толстяк стучал кулаком по столу. Сбоку к нему прижималась "козочка" — худенькое юное создание, — чрезмерно нарумяненная, с подведенными синей тушью глазами. Леон тотчас же глянул на ее сумочку — сумочка была коричневая. Официант с дугообразными ногами и с салфеткой на руке из-за чего-то схватился с ними.
— Эй ты! — стучал кулаком по столику мужчина. — А ну позови сюда этого, главного, понимаешь! Я что, деньги печатаю, что ли… Или еще как? Я сейчас такое устрою.
— Тяжелая сцена, сердце обливается, — слышались причитания за спиной Леона. — Вы сами, почтеннейший, можете убедиться, с какой публикой нам приходится иметь дело… Цены им не понравились, что они понимают в изысканных напитках?
— Ха! В каждой профессии есть свои минусы! — воскликнул Леон. — Однако мне пора, ха!
Он повернул обратно и, проходя
— Прощайте, мадам!
И заметил, что в глазах пани Штайс мелькнуло удивление, а потом веселый смешок.
Вахицкому хотелось оставить о себе ненавязчивое, но приятное впечатление. На сегодня было довольно. Он прошел мимо кустиков, по ступенькам без перил поднялся на тротуар, находящийся над рестораном, перешел на другую сторону улицы. Кое-где уже зажглись уличные фонари, и возле кассы луна-парка выстроилась очередь. В рубашках без галстуков, скверно выбритые физиономии. Геньки и Зоски, разодетые в пух и прах, непомерно напудренные, с неумело нарумяненными щеками, в нарядных платьицах и в белых туфельках со стоптанными каблуками.
— Э-эх! — раздавался из веселого городка чей-то пронзительный визг.
Но все же следует признать, что у луна-парка было свое, особое, своеобразное очарование. Особенно по вечерам, в кромешной тьме. Эге-ге, подумал Вахицкий, углубляясь в темную аллею, защищенную сверху, словно крышей, листвой сплетенных меж собой ветвей. Воздух понемногу остывал, и в листьях шелестел ветерок. На скамеечках сидели обнявшиеся парочки. Он дошел до деревянного, выкрашенного в зеленый цвет летнего ресторана — обычного третьесортного заведения. Собственно говоря, это была длинная веранда, увитая диким виноградом. Над деревьями, освещая высокие металлические каркасы, одновременно загорелись сотни лампочек, обозначив на фоне темного неба огромную спираль, нечто наподобие иллюминированного штопора. Это были "американские горки". Лодочки сначала энергично поднимались вверх, а потом, под громкий визг, делая крутые виражи, разгоняясь, мчались вниз, чтобы приземлиться на черной поверхности искусственного озера.
Лампы освещали вход в полотняный цирковой шатер, на котором виднелась надпись: "Всемирно известный факир Ромболини". Заинтригованные зрители, сидя на складных стульчиках, изо всех сил вытягивали шеи, чтобы получше разглядеть какого-то бородача в тюрбане, с огромным, величиной с яйцо, зеленым камнем во лбу. Это был факир Ромболини, который на чистейшем польском языке, даже на уличном жаргоне восклицал:
— Барышни, все сюда! За один злотый назову дату вашего бракосочетания! За злотый, за один злотый! Многоуважаемый господин! — закричал он, заметив Леона Вахицкого, весьма отличавшегося от обычных посетителей луна-парка, что было совсем неудивительно. — За один злотый, за один-единственный злотый! Скажу, что вас ждет в ближайшем будущем. Это не обман, на научной основе, все объясняет наука!
Дав ему два злотых, Леон узнал, что должен быть осторожным, потому что в ближайшие дни его ждут потери.
— Разоришься, господин хороший, и все из-за женщины. Дай еще злотый, скажу, какая она.
И, закрыв глаза, бородач как-то странно замахал перед собственным лицом рукой, на которой тоже поблескивало зеленое стеклышко. Это, должно быть, означало, что он впал в транс.
— Генеральша! — воскликнул он вдруг высоким фальцетом. — Опасайся старой генеральши!
В зале раздался удивленный шепот. Произнеся, как всегда, свое "ха", Леон вышел из шатра. И уселся в самом углу на веранде ресторанчика. Ему принесли водку и салат.