Пилигрим

Колесников Серж

– А не знаешь ли, как сие место потаенное нашел господин наш Бен Ари?

– Да продлит всевышний жизнь моего господина! И это мне ведомо с его собственных ясных слов. Было время молодости и для него, но и в те давние годы печать мудрости уже отметила его помышления и отражалась во взоре его. Тогда наступил день, когда я увидела его, а он меня, и я открыла ему лицо мое, а он взял руку мою и сказал неизъяснимое и тайное. И он с радостью заплатил моим родителям положенный калым и сделал запись у кади, и я вошла под сень его шатра. А потом, в скорое время, он стал возвышаться среди мужчин, обсуждающих верное и неверное в каменном круге, и так он стал первым в Джариддин, и одним из первых всего племени, и был он велик, и это сгубило его...
– и по лицу Мудрейшей скатились скупые слезы великого горя.
– И вот, было ему видение, озарило его предвидение многих испытаний и бед, ниспосланных его народу и ему самому. Знай же - имел он дар знать то, что случится задолго до случившегося, так ясно, как будто это уже сбылось. Зная же это наперед, мудрость его простиралась далее, и он мог воспрепятствовать судьбе. А посему, решил он устроить тайное хранилище для своего народа, и несколько времени искал такое место, чтобы оно было недалеко от обычного становища племени, но сокрытое как от постороннего человека, так и от мздоимцев из ближних людей, и вот тогда прослышал он о таком месте, где давнишние джурджени поклонялись идолищам своим, и называли всех истуканов женскими именами - кого Иней-тас, бабой каменной, кого - Хыс-тас, девкой каменной, или вон как тот изрядный валун - Хуртуях-тас, старухой, стало быть. И подумал старейшина - непростое, видать, это место, уже и джурдженей нет в нем многие годы, да и вообще неизвестно, где они и куда откочевали,

и есть ли еще такой народ, а имена, которыми они камни в кои веки нарекли, по сей день на слуху, и решил он сам это место посмотреть. А в ту пору многие роды из главного становища уходили в пустыню, чтобы стада не устраивали бескормицу и не мешали друг другу пастись. И мы вышли всем нашим народом, и был он невелик и в те годы, почти такого же числа, как и все Джариддин до недавнего злополучного дня, и вскоре набрели на это место, и Бен Ари воскликнул - Верблюды! И ушел в поиски на многие дни, а мы все встали лагерем почти там, где и сейчас мы стоим, и ждали его два и три дня, и он пришел, измученный и изможденный, и велел откочевывать дальше, и мы повиновались.

– И так мы жили, как жили и ранее, кочевали, и в положенное время сходились со всем племенем, и смогли породниться со многими родами, давали им наших девушек, и брали их девушек за наших сыновей, получали калым и давали калым достойно имени Джариддин, и дважды в год продавали скот, и то, что получено охотой, и то, что принесла земля, шкуры зверей, и приплод верблюжий, ослиный и овечий, и просо, и финики, и другие плоды, и Джариддин имели все необходимое и нечто сверх того. Бен Ари в мудрости своей брал с каждой удачной продажи десятину и никто не посмел роптать на него, ибо знали великое благочестие его и не усомнялись в нем. И дважды в год, проходя караваном в здешних местах, приказывал он становиться лагерем на какое-то время, и уходил один, и только я знала, что он затеял и как осуществил. Истомленный духом и страданиями тела, он делил со мной ложе его и мысли его и говорил - Вот, есть потаенное место в идолище у джурдженей, а в нем есть совсем тайная кладь, и в ней десятина всякой сделки Джариддин, и все это на будущее, на избежание невзгод и на преодоление бед, а не на долгое благоденствие. Ибо настанет день и час, когда оставшиеся в живых вздумают позавидовать мертвым, и не будет у них ни крова, ни пищи, ни оружия, ни скота. И на этот случай я устроил источник и до времени сокрыл его и открою только в нужное время доверенному человеку. Но всевышний располагает не по нашему пониманию и может случиться такое, что мне времени не будет отпущено достаточно или совсем внезапной напастью поразит мое несовершенное тело, или же утрачу я разум, да пронесет господь, да будет имя его вечно-вековечно, сию чашу мимо моих уст, и тогда заклинаю тебя - скажи избраннику моему о потаенной поклаже и возьми с него клятву именем моим употребить сокрытое на благо Джариддин. И еще сказал мне Бен Ари - третий верблюд, левый бок, под тюком, имеющий мудрость да уразумеет. Пойди туда, Элиа!

– Воистину мудрость скрывается в невзрачной оболочке, будто идеальная жемчужина в безобразной ракушке!
– воскликнул я.
– Непостижимо предвидение, посетившее Бен Ари, и его многомудрие и предусмотрительность. Всевышний да благословит его и да приветствует благословением и приветом вечным, длящимся до судного дня! Заклинаю же тебя, о Мудрейшая, следуй за мной и о бок со мною, иди рядом и находись неотступно при мне, и откроется нам сокрытая до сей поры тайна!

И мы вдвоем сошли с возвышенного места, где и состоялся наш разговор, и пошли к тому камню, который сочли третьим по счету, напоминающим обликом отдыхающего верблюда, и в скором времени пришли к назначенному месту.

11

На перекрестии месяцев Бауна и Абиб, в которое время происходило наше изгнание и последовавшие за ним трагические и необыкновенные события, летняя жара не просто усиливается, а становится совершенно невыносимой, так что даже привычная к лишениям и испытаниям чахлая растительность пустыни почти повсеместно уничтожается, водные источники большей частью иссякают, а в гельтах, где совсем недавно существовали водопои для многих животных, остаются невеликие грязные лужи с затхлой водою, коей вынуждены обходиться как звери, так и несчастные странники, гонимые теми или иными причинами в дорогу. В окончании месяца Бауна жара усиливается многократно. В этом месяце отправляются корабли с зерном, соломой, леденцами, медом и прочим из провинции Кусии и областей Нижнего Египта. В нем собирают пчелиный мед и срезают лозы, и уплачивают за них закят, и вымачивают лен, и поворачивают его в течение всего Бауна и Абиба. В следующем месяце становятся обильными сахарные груши, и особенно приятны финики. Люди собирают оставшийся мед, а воды Нила постепенно увеличиваются. Созревает виноград, из которого делают великое количество изюма для себя и на продажу, а еще собирают желтяницу и заканчивают внесение трех четвертей хараджа. В это время весьма заурядными становятся резкие ветра, приносящие из отдаленных местностей зной и мелкий песок, затмевающий дневной свет и наводящий страх на человека. Каждая из мириадов песчинок обладает острыми краями, иззубренными наподобие лезвия ужасного турецкого ятагана, одно легкое прикосновение которого причиняет противнику страшное увечье. Неисчислимое количество крошечных клинков, перемещаемых сильным ветром, способно в малое время уничтожить любую живность, не нашедшую подходящего укрытия от сей напасти, прекращая ему дыхание, ослепляя и сдирая кожу, высушивая телесные жидкости и превращая заживо в мумию.

Путешествующие по старым караванным дорогам многажды имеют возможность наблюдать по краям пути выбеленные солнцем кости животных и людей, попавших в песчаную бурю и не переживших ее из-за отсутствия укрытия или неумения его изготовить подручными средствами. Говорят, что иногда переместившийся бархан, по его обыкновению сдвигающийся под ветром, пересыпающим песок, открывает засыпанный им некогда караван со многими вьючными животными, многочисленными людьми и рабами, а также с изобильными дорогими товарами, и лихие люди, не гнушаясь, используют такие редкие, к счастью, случаи для собственной наживы, открывая в древних переметных сумах и хурджинах дорогие самоцветные камни, богатые одежды, полновесные кошельки, набитые цехинами и динарами, тонкие узорчатые ткани, более дорогие, нежели иные рабы, или искусные изделия мастеров Самарканда или Бухары. Случается также, что в таких местах обнаруживают высохшие тела скованных длинными цепями невольников, которым их рабское состояние воспрепятствовало каким-то способом обезопасить себя от стихии, впрочем, возможно также и такое, что невольники по своему выбору решились принять быструю гибель от стихии, нежели многие годы до самой своей смерти пребывать в зависимости от хозяина, а кому знать, что за хозяина выберет для них судьба, и не будет ли он свирепее любого чудовища, ведь сказано мудрыми - человек хуже зверя, когда он зверь.

Номады же, издревле бороздящие пустыню кочевники, многократно будучи застигаемыми в пути разными напастями, также и песчаными бурями, знают свои особенные способы их преодоления, а иначе они были бы давно уже изничтожены до последнего человека. Стратегия номадов, когда страшная буря настигает их, отягощенных верховыми и вьючными животными, захваченной добычей, невольниками и необходимыми припасами, в пустыне вдали от оазиса или иного жилья и безо всякого укрытия, состоит в следующем - в первую голову они спешиваются и собирают в единый круг всех своих животных, и заставляют невольников копать ямы или, скорее, канавы, по размеру верблюда, осла или лошади, куда и помещают животное, вынуждая его укладываться на брюхо, а если животное противодействует в своем упрямстве, то применяют грубую силу, граничащую с известной жестокостью. Сами же номады занимаются тем, что укутывают головы животных особого рода полотном, которое настолько плотное, что песчинки проникают сквозь него в малом количестве, несмотря на самый сильный ветер, и в то же время это полотно позволяет сквозь него дышать, хотя и с весьма ощутимым затруднением. Полосами того же самого полотна номады повязывают свои лица, а также лица наиболее ценных невольников, способных при продаже принести значительную прибыль: детей хорошего воспитания, знатных людей, привлекательных девушек и чернокожих нубийских и эфиопских рабов, из которых приготовляются наилучшие в гаремном искусстве евнухи, остальным же наемникам надлежит укрыть лица собственной одеждою, что не всегда дает спасение и безопасность во время бури. Кроме того, номады тщательно закрывают все обычно открытые части тела, застегивая одежду, завязывая и подтыкая бурнусы, плотно натягивая сапоги и туго затягивая пояса. Обыкновенно, в это время буря подходит уже совсем близко к их становищу, и тогда они сбиваются под боками своих животных, укрывающихся в ямах, и пережидают бурю, уповая на божества, которым поклоняются вследствие многолетнего заблуждения, освященного традицией. Мастерство номадов в избегании природного катаклизма настолько совершенно, что позволяет им большей частью обходиться без потерь, кроме разве что некоторого числа обращенных в рабство людей, что представляется неизбежной тратою.

В тех же местах кочуют некие племена, переселившиеся туда во время великого движения народов, именуемые Амазонами, главной особенностью которых все путешествовавшие землеоописатели называют разделение народа на мужскую и женскую части, которые не только живут в отдалении друг от друга постоянно, но и говорят на разных языках. Досточтимый Ягут ал-Хамави называет этих людей гаргарами, упоминая при этом, что они живут в некоем городе, также именуемом Гаргар, но справедливости ради следует заметить, что так именуется только мужская часть этого народа. Величайший Низами Гянджеви пишет в своем мудрейшем сочинении со слов людей, достойных доверия и всяческого уважения, что женская часть амазонов называется амазонками, или по-другому гызами, и они, якобы, столь же дики и кровожадны, как и их мужчины. Будто бы это своенравное племя, самопроизвольно разделенное и содержащееся в воздержании, не вымирает только потому, что в их обычае один раз в году встречаться на горе, называемой ими Гырх-Гыз, или Сорок девушек, для длящегося целый лунный месяц совокупного обряда, результатом которого становится появление некоторого числа младенцев, из коих девочек для воспитания оставляют у гыз, а годовалых мальчиков при следующей встрече на горе передают гаргарам, которые выращивают из них себе подобных, правда, с некоторым количество смертных случаев среди детей, что, в данных обстоятельствах, представляется совершенно неудивительным. И бытует мнение, которому у меня нет оснований не доверять, поскольку высказано оно уважаемыми людьми великой честности и добросовестности, что обряд телесного соединения у этого странного во всех отношениях народа происходит в особом строении на горе, и только в нем, которое называется Гыз галасы, или в Девичьей башне, вход в которую заказан для всех женщин, не убивших собственною рукою трех врагов, и для всех мужчин, не проявивших своей воинственности и не представивших весомых доказательств ее. Достойны удивления обычаи, согласно которых любовники украшают совместное ложе не цветами и померанцами, как, скажем, у вырождающихся эллинов, или не предваряют любовные игры совместным поеданием жареной курицы, водворяемой в изножье постели, как это принято у некоторых народностей из семитов, а воздвигают в непосредственной близости от места любви некое подобие алтаря, на который возложены волосы, содранные с убитых врагов вместе с кожей, а также отрезанные у поверженных уши, пальцы и носы. Это удивительное племя оставило после себя развалины нескольких городов вроде Гаргара и Барда, имена которых известны в хрониках, хотя из них уже ушло население, а строения есть не более, чем груды камня и обломков, и только в городе Смирне, по преданию также основанном гаргарами, живут люди, но теперь уже совсем другого вида и языка и иных обычаев, тогда как прежние гаргары сгинули бесследно во тьме веков.

А еще в местах, ныне занимаемых только каменным крошевом и песком пустыни, в разные времена, отдаленные от нас многими и многими годами, жили и другие люди, промышлявшие скотоводством и не знавшие орудий для возделывания земли потому, что природа щедро дарила им свои плоды и осуществление жизни не требовало от них полной отдачи сил и времени на работу в поле в погоне за скудным урожаем. Люди эти пользовались благодатью, на которую во время оно природа была особенно щедра, ведь на месте нынешних мелководных грязных гельт тогда существовали большие и малые озера, густо заросшие тростниками и папирусом, заросли которых давали приют неисчислимому количеству водоплавающей дичи, свирепых кабанов и смертельно опасных для всего живого крокодилов. В те поры не редкостью было встретить в ныне безжизненных и ненаселенных местах семейство-другое самого сатанинского вида зверей, названных по имени одного особо приближенных и возлюбленных из слуг дьявола, а именно - бафометов, коих эллины по непонятной причине стали именовать водяным конем - гиппопотамом, хотя ни единого признака лошади, как то - гривы, изогнутой шеи, стройного стана, копыт или волосяного хвоста, в нем не обнаруживается; впрочем, извращенная логика, наличествующая в сознании этого народа, общеизвестна. По вышеперечисленным обстоятельствам охота и рыбная ловля в те времена были благоприятны и изобильны, а племена, пользовавшиеся богатыми плодами, пребывали в благоденствии, хотя и в некоторой лености и расслабленности. Изрядные заросли сочной травы как бы сами собою подвигли народы, населявшие окружение, на занятие скотоводством, причем скот, который они разводили, был не чета нашим стадам - в нем преимущество занимали крупные горбатые коровы, от которых получались в большом количестве молоко и масло, шкуры, кровь, рога и шерсть, что шло на благо народу, однако богатств не увеличивало, поскольку прибыльная торговля и иное извлечение выгоды тем племенам еще не была известна. И вот, вопреки окружающему изобилию, а может, и вследствие того, различные племена возненавидели друг друга и развязали кровавое смертоубийство себе подобных, хотя и имели в достатке всего и необходимости жестокостью добывать пропитание у них не было никакой. Воистину, человек способен просить у бога вырвать ему один глаз, лишить одной руки или ноги, одного уха или ятра, если господь предлагает соседу дать того же, но вдвое больше. Так вот, руководствуясь исключительно низменными чувствами вроде зависти и ревности, народы эти восстали друг на друга и в скором времени перебили друг друга, в жестокосердии своем не щадя детей и слабых женщин. Не зная рабства и не имея в нем насущной необходимости, ибо щедрая природа и так давала им все потребное без особого напряжения сил и труда, победители истребляли побежденных до последнего человека, разве что иногда оставляя для бездумных сладострастных развлечений некоторых особенно привлекательных женщин, участь которых, тем не менее, была печальной, ведь их красота была средством лишь продлить мучения и несколько отсрочить наступление неизбежной развязки, потому как победители из числа женщин, заметив предпочтение своих мужчин, не оставляли несчастным жертвам жизни на сколько-нибудь значимый срок, а расправлялись с ним самым изощренным и мучительным способом. Впрочем, этот обычай практиковался у всех племен и нет резона возвышать добродетельность одних перед другими. В непродолжительное время люди по большей части истребили друг друга, а жалкие остатки некогда многочисленных родов, избегнувших злой участи, лишившись орудий и иного имущества, обратились в полнейшую дикость. Скитаясь в местности, кишевшей свирепым зверьем, они становились легкой добычею коварного камышового кота или вечно охваченной жаждой убийства рыси, попадали в зловонную зубастую и бездонную пасть крокодила, увлекавшего их под воду на самое дно и пожиравшего кровавую жертву целиком, начиная с головы. Многие и многие были растерзаны бафометами, иные же, сведенные с ума мириадами жалящих насекомых, сами искали погибели в водных просторах и неизбежно ее находили. Но даже отдельные разрозненные люди, в охватившей их безумной ненависти, не старались соединить свои жалкие усилия и тем способом выжить, а продолжали нападать и истреблять друг друга, и вскоре прежде благодатные места обезлюдели совершенно. По прошествии же некоторого времени водные источники иссякли и пустыня воцарилась здесь в своей непреодолимости и бесконечности.

Теперь же в этих местах никакого изобилия нет. Лишь на некоторых скалах кое-где сохранились нанесенные в прежние времена неизвестными народами изображения, рассматривая которые внимательный и пытливый созерцатель, при некотором напряжении прихотливого ума и философических способностей, способен прочесть славную и парадоксальную историю давно прошедших дней, а также постичь человеческое непостоянство, алогичность, вероломство и подверженность самым низменным и диким инстинктам, погубившим великие помыслы и намерения, иначе говоря, наш уважаемый наблюдатель обретет понимание той странной черты человеческого характера, которая именуется не иначе, как глупостью, что, возможно, придаст ему мудрости и силы самому не повторять заблуждения, совершенные другими представителями рода человеческого.

Однако же во время нашего повествования над местами былого изобилия и благолепия палило безжалостное солнце, от невыносимого жара которого даже камень растрескивался, становясь щебнем, труднопроходимым для человека и для караванных животных. Даже ко всему привычные пустынные собаки с великими трудами могли выполнять работу искушенных разведчиков - солнце слепило их зоркие глаза, жар туманил голову и не давал напрягать слух, способный в иное время уловить трепетание крыльев мухи в дальнем отдалении, от испарений разогретого камня и песка они почти полностью утратили нюх, а скорость их бега была обусловлена отнюдь не поисками вероятной опасности - сама почва обжигала лапы и не давала им задержаться на месте ни мига, отчего движения собак стали суетливыми и беспорядочными, что полностью уничтожало полезность их наличия в караване. В застоявшемся перегретом воздухе как будто повисло ожидание какой-то непонятной опасности, ощущаемой и людьми, и животными, причем напряжение окружало нас как будто со всех сторон разом, накрывая караван наподобие огромного медного казана, и избежать этой опасности казалось невозможным.